Сердце, которое помнит

Зендкер Ян-Филипп

Я вышел и встал за дверью. Честно говоря, здесь я проводил немало времени. Не только До Мьинт Наинг прогоняла меня с уроков. Большинство учителей меня не любили. За что – не знаю. Меня считали дерзким. Я слишком много разговаривал на уроках. Отвлекал других учеников и забивал им головы дурацкими идеями. Все это полнейшая чушь. Худшее, на что я был способен, – это вслух произносить правильные ответы. Но едва я начинал перечить учителям, они злились. Когда мне становилось скучно, я просто клал руки на парту, опускал голову и пытался уснуть. Это учителям тоже не нравилось.

С

первого класса дядя обучал меня каждый день, включая и выходные. Он считает, что в школе я ничему не научусь. В результате я самый успевающий ученик в нашем классе и единственный, кто не берет дорогие частные уроки у наших учителей вне стен школы.

Может, У Ба прав: это и есть причина их неприязни ко мне.

Глава 7

Как правило, через пару дней после отъезда У Ба у нашего порога появляется мой отец. Если он поедет поездом через Тхази, ждать его надо сегодня. Но если он отправится из Янгона на автобусе, то приедет завтра рано утром. Отец проводит со мной несколько недель и потом уезжает. А вскоре возвращается У Ба.

В этот раз прошло уже три дня, как дядя уехал, но отец так и не появился.

Я пытался не думать о нем, однако это нелегко, когда на самом деле с нетерпением ждешь его приезда.

Ко Айе Мин приглашал меня пожить у него до приезда отца. Я поблагодарил его за любезность и отказался.

Я боялся разминуться с отцом. Разумеется, это глупость, поскольку отец приедет не на один день. И все равно я хотел встретить его дома.

На четвертый день я встал затемно и поехал на велосипеде на автобусную станцию. Она находится на главной улице и связывает нас с остальным миром.

Моросил дождь. Добираясь до автобусной станции, я успел промокнуть и озябнуть. Я завернул в единственную чайную, открытую в такую рань. Она находилась напротив станции. Там было полно народа. Кто-то смотрел корейскую мыльную оперу, остальные сидели, уткнувшись в свои смартфоны. Официант меня знал. Он был другом бойфренда его дочери. Увидев меня, промокшего до нитки, он молча поставил передо мной чашку горячей воды и тарелочку с семечками подсолнуха.

Автобус опаздывал. Мое беспокойство нарастало с каждой минутой.

Я смотрел на семечки.

Один.

Два.

Три.

Семнадцать.

Сорок пять.

Шестьдесят.

Сто одиннадцать…

Солнце уже всходило, когда из-за угла появился автобус. У меня заколотилось сердце. Я стал следить за выходящими пассажирами.

Вышли трое молодых монахов.

Мать со спящим ребенком на руках.

Толстая тетка, едва сумевшая выбраться из автобуса. Багажа у нее было больше, чем она способна нести.

Мужчина, выходивший следом, споткнулся, поскольку смотрел не под ноги, а в телефон.

Две усталые туристки с крашеными волосами и рюкзаками за спиной. Обе удивленно крутили головой, словно приехали не туда.

Мужчина с маленьким мальчиком. А моего отца не было.

Я обошел автобус кругом. За большими тонированными стеклами виднелись сонные лица пассажиров. Люди сидели, прислонившись щекой

к стеклу. Лиц было не разглядеть, и тогда я поднялся в автобус, но отца не обнаружил.

Путь домой показался мне очень долгим.

Около полудня я отправился на железнодорожную станцию. Поезд пришел несколькими минутами ранее, и платформа успела опустеть. Раздосадованный, я повернулся, чтобы уйти.

– Бо Бо!

Я мгновенно узнал этот голос, хотя слышал его совсем не так часто, как хотелось бы.

Он был ниже, чем голос У Ба. Сильнее, но такой же мягкий и зовущий.

Я обернулся. Отец ничуть не изменился со времени прошлого приезда. Высокий, худощавый, с длинными мускулистыми руками и ногами. Правда, тогда у него были короткие волосы. За это время он их отрастил и завязал в конский хвост. В его волосах прибавилось седины. Отец приехал в зеленой лоунджи, красной футболке, стоптанных вьетнамках и с новым красным браслетом на руке. Я помню родимое пятно у него на подбородке и то, что на правой руке у него недостает одного пальца. Никаких шрамов на щеках у него не было, только на предплечье.

На отцовском плече висела старая коричневая сумка. За спиной – гитара. Я и не знал, что он играет на гитаре.

– Привет, – поздоровался отец.

– Привет.

Мне хотелось столько ему сказать. Как совладать с этим потоком слов? Я чувствовал, что оно меня просто разорвет.

– Как дела?

– Хорошо. Очень хорошо.

Взбудораженный приездом отца, я забыл спросить, как его дела.

– Я по тебе скучал, – сказал отец.

Мы стояли и смотрели друг на друга, не говоря больше ни слова. Мой отец – очень тихий, спокойный человек. По крайней мере, когда мы вместе. Я ни разу не видел его другим. Мы могли провести целый день, перебросившись лишь несколькими фразами. Меня это вполне устраивает.

– Спасибо, что пришел меня встретить, – наконец сказал он. – Это очень любезно с твоей стороны.

Только теперь отец протянул ко мне руки. Он поднял меня, поцеловал в щеки и лоб, а потом крепко обнял. Я зарылся лицом в его волосы. Они пахли моей матерью. А может, мне так только казалось. Я не знаю ее запаха. Возможно, это просто запах, оставшийся от долгой поездки в поезде. Сделав несколько шагов, отец опустил меня на землю.

– А ты изменился, – сказал он, смерив меня взглядом. – Стал тяжелее и выше. Скоро меня перерастешь.

– Я так не думаю.

Как бы я ни пытался, мне было не представить себя выше, чем он.

Отец улыбнулся.

Иногда я не понимал, как относиться к его словам. Наверное, так было потому, что мы мало виделись. Или потому, что его глаза самые трудные для чтения.

Они у него темно-карие, почти черные, и очень, очень большие. Самые большие из всех глаз, какие мне встречались. И все равно мне по ним ничего не прочесть. Когда отец смотрит на меня, я теряюсь в его взгляде. В его глазах столько покоя и широты, что мне ни на чем не сосредоточиться, как бы я ни старался. Знаете, на что это похоже? Как будто лежишь ночью на лугу и смотришь в бездонное черное небо, полное перемигивающихся звезд.