Сердце крысы
Шрифт:
Да, что и говорить, бой был жарким! Крысы дрались так остервенело, что если бы все, что случилось в этот час в темном дворе, произошло с людьми, а не с безгласными зверьками, уж будьте уверены, – это дало бы пронырливым и велеречивым журналистам материалов на множество экстренных выпусков!
После доблестного завершения сражения хорек и ласка вольным галопом поскакали вон со двора. Сова же, никем не замеченная и в самом начале драки снова взлетевшая на березу, спокойно спикировала вниз и, ловко подхватив своим хищным клювом живого
Дарли всё это видел, наблюдая сквозь щель и безмерно удивляясь, сколько шуму и беспокойства смог наделать его хоть и лихой, но, по крысиным меркам, в общем-то, достаточно невинный поступок…
Он даже раздувался от гордости, впрочем, ещё не вполне осознавая всю значимость этого события. Но всё же в глубине души он ощутил неуютное беспокойство – и это вольная жизнь?
Смириться с тем, что нынешний звериный мир, весь до краев, заполнен кровью безвинных, злобой неумных, ненавистью и местью алчных и властолюбивых, он не мог и не хотел. Иначе он не был бы сыном своей матери!
И ему стало жалко до слез маленького пасючка, убитого им около часа назад. Видно, маме его сейчас несладко!
Когда стало совсем тихо, он по жердочке спустился вниз, намереваясь как-нибудь добраться до кормушки. Но в ту же минуту среди глубокой тишины послышался отвратительный металлический лязг, и он замер, теряя сознание от нестерпимой боли. Жесткие и острые зубья железного капкана цепко держали его заднюю ногу…
И это – свободная жизнь! – в который раз за сегодняшнюю ночь подумал Дарли, на этот раз не имея ни малейшей надежды на своё спасение.
В сумерках угасающего сознания, когда он уже видел свет в конце тоннеля, и это не было светом встречного поезда, он вдруг услышал не трубные звуки архангелов, а какой-то отвратительный скрежет металла, и, стремительно возвращаясь в этот бренный мир, почувствовал, как чьи-то крепкие зубы грызут капкан.
О, желанный миг! Лапа, онемевшая от боли, освобождена и вновь обретает чувствительность! Он, всё ещё не веря своим глазам, услышал прямо над ухом совсем не ангельский шепот: «Давай за мной, вар-рррона!»
И тут же получил дружеский пинок под свой округлый зад…
Так романтично началось знакомство Дарли с его спасителем – новым вожаком стаи.
Они тогда были совсем юными крысятами, не достигшими рыжего окраса взрослых пасюков, и головы их ещё полны были розовых мечтаний и голубых прожектов…
В отличие от злобной самки-атаманши, новый вожак был подчеркнуто демократичен и открыт. Дарли даже казалось, что это как-то слишком – не должен истинный демократ носить, к примеру, латунный значок во всю грудь – «Я демократ!»…
За первый срок его правления не было совершено ни одной казни над оппозиционерами и обжорами, которые таскали корм из государевой кормушки. Правда, уже в начале второго срока он показал всему амбару, что всё видит и обо всём вполне информирован: на самые высокие посты он как раз и назначил замеченных в кражах и прочих супостатов, ибо они, после предъявления черного списка, мгновенно сделались совсем иными и брали корм из рук.
Черты деспота вполне обозначились уже к началу тридцать второго срока правления – друзья, при поддержке которых он пришел во власть и в ней с комфортом укрепился, теперь не считались даже приятелями, а кое-кто и вовсе попал в немилость.
Правда, бывали случаи, когда кто-то из бывших пропадал без вести, но в стае было столько крыс, что на эти отдельные случаи можно было просто не обращать внимания.
Они не нарушали официальной статистики.
Совет стаи, наконец, понял, в чем истинный смысл его существования – и дружно начал воспевать его мудрость и силу.
Но, если отбросить вон эту неумную диссидентскую критику, то надо обязательно заметить, что укрепление могущества и силы стаи было для него основным приоритетом.
И вот с этим-то, прижизненно забронзовевшим идолом Дарли и вступил в единоборство во времена великого переселения крыс из амбаров…
Дарли, очнувшись в чистом поле, испытал унизительное чувство несправедливости – получалось так, что он затеял драку с Вождем из-за власти! Но он вовсе не посягал на его полномочия! На кой они ему вообще дались, ему, чьим отцом была простая болотная крыса, а матушку и вовсе выжили из амбара!
Но он с ним дрался! И это было само по себе почетно. И пусть тупые обыватели думают, – если у них есть эта самая штучка, которой надо думать, – что это из-за дынных семечек, он дрался за свой престиж. К тому же, на эти дурацкие семечки у него давно аллергия.
20
– Барокамера! Барокамера!
Идиотски тараща зеленя своих вечно рыдающих глаз, в лабораторию влетела наша вселенская страдалица – Майя. – всхлипы мешали ей говорить.
– Что опять не так? – спросил Милев, в последнее время усвоив интересную манеру – улыбаться всенепременно на любое сообщение, как человек с рекламы зубной пасты.
– Крысы… крысы опять погибли!
Тут всхлипы перешли в рыдания, она убежала обратно. Я пошел за ней.
На дне барокамеры, запрокинув головы и скрутив спиралью хвосты, лежали мертвые крысы. Их было около двух десятков. Только одна из них ещё чуть-чуть шевелилась.
– Ну это как всегда, – бесстрастно констатировал Милев. – Контрольно-измерительная техника барахлит. Давление упало и крысам хана. Проворонили, братушки вы мои, и на этот раз!
– Ни фига себе! Разрежение на урвне двух Джамалунгм, – сказал я, удивляясь, как такое вообще могло случиться.
– Придется списать, – сделав вот так бровкой – вы ж понимаете! – сказала Ирборша. – Несите бланк, будем актировать крыс.
– Я не буду подписывать фальшивку, – пошла в жесткую оппозицию Майя.