Сердце меча
Шрифт:
Дик, отправляясь за Киянкой, взял с собой Бет, леди Констанс и Тома — рассудив, что оливково-золотые лица девочки и тэка не напугают беглецов, а леди Констанс все-таки не выглядит угрожающе. И вправду, их не испугались. Они прихватили с собой еды и термоэлементов — но оказалось, в пещере-убежище есть и то, и другое. Не это было самым страшным, а зрелище неумолимого, ускоренного по сравнению с человеческим, распада. Запах старческого тела, которого Бет терпеть не могла, стоял в воздухе, приправленный запахами мочи и дерьма: большая, прямо-таки невероятно толстая женщина-гем уже не могла двигаться, а с горшком лемуры и тэка не всегда успевали. Впрочем, ей осталось недолго — она умирала от пневмонии, неизбежной в таком холоде для лежачего больного.
При виде всего этого растерялся даже Дик. Киянка притащил их сюда, говоря, что «Хито-сама нужен, Ричард нужен!» — но еды, как оказалось, им хватало еще на день-другой, медицинская помощь, конечно, была нужна, чтобы облегчить страдания — во-первых, умирающей толстухе, во-вторых, одному из тэка, у которого была безнадежная гангрена ноги — но в целом от нее проку было мало, и все, кто был в убежище, готовились к смерти и ни к чему другому. И тем не менее — «Ричард нужен!» Леди Констанс уже приготовила таблетку анапиретика, распечатала и заправила инъектор, чтобы ввести толстухе антибиотик и анальгетик — но тэка, в том числе и тот, который умирал, тут же кинулись к толстухе и закрыли ее собой, мешая Констанс сделать инъекцию, а лемуры, все трое, так и вцепились в Дика, дергая его за одежду, украдкой глядя волосы и что-то быстро чирикая на своем наречии, часто повторяя два слова…
— Дик, — не выдержала наконец Бет. — Что это означает: «намаэ кудасай»?
— «Имя, пожалуйста», — перевел юноша. — Бет, я сам ничего не понимаю, у них очень плохой язык. Они хотят, чтобы я назвал им свое имя? Или чтобы я их как-то назвал?
— Они хотят, чтобы вы их крестили, сэнтио-сама, — сказал Том. — Они верят, что если получат имена — то, когда умрут, не станут землей, а обретут душу.
При этих его словах лемуры прекратили чирикать, и в тишине Дик озадаченно спросил:
— Но почему я?
— Потому что ты причёсан как сохэй, балда! — сказала Бет. — Выключай тормозной двигатель, включай маршевый! Они приняли тебя за синдэн-сэнси!
Толстуха, которой она держала голову, чтобы леди Констанс могла дать ей таблетку, от этого крика пришла в себя.
— Сохэй-сама где? — спросила она.
Дик словно внутренне встряхнулся — собрался и перестал подтормаживать.
— Бет, — сказал он. — Давай поменяемся местами.
Он принял из рук Бет тяжеленную, сальную голову старухи — осторожно, как драгоценную вазу — и, склонившись к ее сморщенному лбу, осторожно коснулся его губами и прошептал:
— Я здесь, матушка. Пейте, пожалуйста.
Старая Макура, в крещении Бланка, умерла через шесть часов. Перед тем, как крестить ее, Дик помог ее обмыть и накормить, он работал наравне со всеми — и все это время кошмарно волновался, составляя в уме краткий, беспрецедентно краткий курс катехизации на полудетском ломаном нихонском, чтобы было понятно даже лемурам, которые тоже хотели себе имена. Он советовался по этому поводу с Томом и с Рэем.
Бет, конечно, ничего не поняла из его примерно получасовой проповеди-рассказа, но кто-то больно стиснул ей горло, когда Дик трижды поливал голову каждого из гемов водой — «Я крещу тебя, Николай, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Я крещу тебя, Стефан, во имя Отца… И Сына… И Святого Духа… Я крещу тебя, Бланка…»
Пустые сантименты, — выругала себя она. Добрый Бог, для начала, не позволил бы людям сделать из гемов скотов. Не позволил бы им подыхать здесь, брошенными…
Том рассказал, что поверья, берущие свои корни в христианстве, были неистребимы среди рабочих гемов. Христианство считалось в Вавилоне самой скверной ложью (и в этом Бет отчасти понимала вавилонян), но все равно находились люди, которые пытались проповедовать гемам. Это было строжайше запрещено, за такое изгоняли или казнили, но остановить брошенное слово было не проще, чем выловить из сусла все дрожжевые грибки. Евангелие от пересказов все больше превращалось в легенду, сказку, и даже имя Христа забывалось — но помнилось, что Распятый, над которым смеялись хозяева, Своей властью волен давать рабам имена.
Смех хозяев в этом контексте воспринимался как нечто естественное — что мог дать им Распятый, если имена, а значит, — и бессмертные души, у них и так есть? Поэтому рабы просто не принимали их насмешек в расчет. Поверья ползли от дома к дому, видоизменяясь и мутируя. Здесь, у Рива, помешанных на отваге, они вылились в культ тяжелой смерти. Тяжелую смерть предпочитали сами Рива, если попадали в руки врагов. Тяжелую смерть измене предпочитали сохэи, если попадали в руки Рива. Тяжелой смертью умер Распятый, о котором они говорили перед смертью — если успевали сказать. И рабы Рива верили, что тот, кто отвергнет милосердную иголку со смертельной дозой наркотика, и умрет на свободе — после смерти обретет свободу и имя. Они так в это верили, что даже медицинскую помощь себе позволили оказать только после того, как Дик крестил их.
В детстве Бет любила слушать о чудесах святых. Святой Франциск обмывал прокаженного — и тот исцелялся, тяжелобольной язычник крестился — и выздоравливал… Здесь, как и следовало ожидать, никакого чуда не произошло. Гемы не исцелились ни от старости, ни от гангрены. Наверное, Дику не хватало святости. Боженька опять обмишурился и не того прислал… От этой мысли Бет почувствовала гадливость к самой себе. Здесь, в присутствии тех, для кого этот ритуал был единственным утешением и надеждой — даже внутренняя насмешка была отвратительной, глупой, неуместной…
Бет не выдержала — и сбежала из этого смрада. Забралась в спальную пещеру, прижала к себе Джека, поплакала и уснула.
А когда она проснулась, оказалось, что Бланка уже умерла, и Дик с Рэем ее похоронили в какой-то ледовой пещере.
— Если бы не мы, они бы потащили ее туда за ноги, — сказал Рики совсем уж измученным голосом. — Она была такая большая…
Бет заставила его выпить лекарство.
— Их там много, — продолжал он, глотнув таблетку. — Человек десять…Вмерзли в лед… Они всю зиму приходили туда… Лежат… как попало… Понимаешь, живые тоже ослаблены…
— А теперь, значит, они выпроводили вас? Вы больше не нужны?
— Они боятся, — вступился за собратьев Том. — Они не знают, как к нам отнесется Касси.
— Что еще за Касси?
— Судя по всему — вавилонянка, которая подкармливает их, приносит термостержни и медикаменты, — сказала леди Констанс.
— Я бы сказал, что и за нее эти несчастные боятся тоже, — добавил лорд Гус. — А нам как раз с ней и нужно встретиться. Похоже, она — именно тот человек, который нам требуется. Подумать только — здесь кто-то еще помнит, что значит быть милосердным…