Сердце мертвого мира
Шрифт:
Сарико не поверил ни единому его слову - о том поведали презрительно дернувшиеся уголки губ, взгляд с прищуром и даже побелевшие костяшки пальцев, что держали посох.
– Что у тебя на уме?
– Сарико сказал негромко, так, чтоб слова не пошли дальше ушей Шиалистана.
Регент кивнул на распахнутые двери храма.
– Думается мне, что прежде, чем я начну, нам стоит кое о чем переговорить, Верховный служитель.
– Так говори, - приказал тот холодно.
Шиалистан знал, что Сарико нарочно проигнорировал намек. Ну что ж, так оно даже лучше. Старик, сам того не зная, уже начал балаган, который собирался устроить Шиалистан.
Регент распрямил плечи, отступил на несколько шагов и со злостью посмотрел на Верховного служителя. Тот
Регент, между тем, развел руки в стороны, развернулся лицом к толпе - народ тут же притих, лишь отдаленные крики детей нарушали тишину, да скрип старых голых древ.
– Слушайте меня, жители славного Дасирийского государства!
– Шиалистан нарочно придал голосу надрыва. Где-то в глотке задрожала фальшь, но он быстро поборол ее, выдержав несколько мгновений паузы.
– Я принес вам плохие вести! Видят боги - никогда еще мне не было столь горько!
Шиалистан поднял руки к небесам. Дождь припустил с новой силой, хлестал по щекам и скоро промочил и без того влажные волосы. По скомканным сосулькам черных прядей стекали торопливые ручьи: мочили кафтан, забирались за шиворот. Шиалистан вытер ладонью лицо и встал на первую ступень мраморной лестницы. Пусть народ видит, что он близок к каждому простолюдину, решил Шиалистан, и сделал глубокий вдох, чтоб продолжить речь.
– Все вы были свидетелями, как здесь, пред ликами богов Эзершата, я взял своею невестою вашу императрицу Нинэвель, назначенную на высокий престол Дасирийской империи по праву наследования и крови. Всяк из вас, кто зряч и не лишился ушей своих, видел и слышал, как я клялся заботиться о Нинэвель и принял на себя тяжкое бремя управления. Многие, очень многие, - регент повел взглядом над толпой, словно выискивал тех, о ком собирался говорить, - не приняли меня, не принимают и ныне. Но я готов был положить все в угоду миру и покою страны, что стала мне роднее дома. Я принял предложение регентствующей императрицы-матери Фарилиссы, в надежде, что скорый брак разрешит всякие недобрые умыслы в головах тех, кто хотел оспаривать право Нинэвель сидеть на престоле. Но я был обманут.
Шиалистан умолк, нарочно понурив голову, сквозь завесу мокрых волос разглядывая горожан. Они умолкли, даже поддались вперед, точно тянулись ближе, чтоб не упустить важного слова. Регент же нарочно тянул паузу. Пусть каждый, кто слышит его сейчас, прикинет, что за напасть пришла в Дасирию. Пусть умы простолюдинов родят наистрашнейшие догадки, а уж страх заставит их во всяких словах услышать недоброе.
– Прекрати, пока не поздно, - предупредил из-за спины голос Сарико.
На что Шиалистан развел руки, - ни дать, ни взять заправский комедиант!
– повернулся к Верховному служителю и снова заговорил.
– Меня хотели сделать соучастником злодеяния и я, по незнанию, невольно, чуть было не сделался грязным лжецом и клятвопреступником, но, хвала всем богам, глаза мои вовремя открылись. И вам ли, Верховный служитель Сарико, чей голос благословляет Дасирию каждый рассвет и закат, не знать, что такое вступить в сговор, по незнанию. Я совершил скверный поступок уже хоть бы тем, что согласился встать под благословение вместе с неразумным ребенком, чья вина лишь в том, что она родилась во грехе!
Сарико побагровел от ярости, дернулся вперед, но его остановила Алигасея. Женщина, привлеченная шумом, вышла из обители Храма всех богов и теперь стояла по правую руку брата. Как и он, служительница давно собрала в волосах седину. Она была чуть ниже брата, но такой же статной, как молодой тополь, будто старость не клонила к земле ее ноющие кости. Теперь, когда они стояли плечом к плечу, Шиалистан понял, что пора действовать. Время недомолвок закончилось. Кто знает, на что способны эти двое, чтоб только закрыть негодному рот. Регент знал, что оба старых отпрыска Гирама слишком благородны и далеки от престольной вражды, чтоб поступать не по велению сердца, а как того требует жестокая схватка за императорскую корону. Никто
Но теперь Шиалистану было нужно, чтоб все выглядело так, будто именно Верховные служители заставили его говорить то, о чем сам он сказать не смел.
– Я лишь хочу спасти народ ото лжи, которая навсегда погребет Дасирийскую империю в обман, - смиренно сказал регент.
– Обман, что хотят учинить за спинами этих бедных, но честных людей, уже вот-вот был готов свершиться. И я пришел, чтоб попросить очищения от невольного своего участия. Очищения для всех.
– Боги слушают всякого, кто говорит с ними сердцем.
– Голос Алигасеи едва слышался. Но в нависшей тишине, когда топа замерла на вздохе, боясь упустить самый мелкий звук, казалось, будто речь ее живет в полую силу.
– Но я не смею таиться от народа, который успел полюбить.
– Для народа истинно важно - покой, - невозмутимо ответила служительница.
– Не все из того, что творится пред глаза богов достойно быть увиденным всеми, и ничто так же не происходит без их участия. Есть воля свыше, и если будет угодно владыкам Эзершата - тайное станет явным и без твоего, регент, откровения.
О да! Шиалистан знал, куда клонит старуха, видел в сером взгляде отражение себя - порченного отпрыска, зачатого где-то на хмельном пиру. Ну и что с того, что кровь его была царской? Насколько четвертей разбавляла ее кровь простых толстосумов? Алигасея верно знала, куда нанести первый удар. Или, быть может, взывала к благоразумию Шиалистана? Значит ли это, что Верховная служительница знала о том, что не император-полудурок зачал Нинэвель? Или знали оба служителя?
Шиалистан сощурился, затолкав куда-то глубоко уязвленную гордость. "Нет, немощная сухая коряга, не тебе меня взять", - подумал со злостью.
И встал на колени. Порывисто, не давая служительнице одуматься, припал к ее ладони - кожа висела на костях, точно тонкий пергамент, того и гляди развеется пеплом, обнажив скелет. Сделалось противно, точно ухватил за руку вестницу Гартиса, но Шиалистан владел собой, и ничто не выдало его мыслей.
– Видят боги, Верховная служительница, как нелегка та ноша, что заставила меня прийти теперь в святое для всех людей место. И если бы не помыслы мои, я стал бы смиренно дожидаться часа, когда боги сами дадут знак. Но разве не так они поступили, вложив в уши мои и глаза истину? Я был слеп до сегодня, был глух и наивен, но знание пришло ко мне - неужто вы не видите здесь промысла свыше?
– Он поднял взгляд, выискивая в ее лице растерянность, но ее там не было. За столькие годы жизни, пережив многих родичей, что садились на трон, начинали войны и после становились мертвецами, Сарико и Алигасея, верно, вовсе утратили способность удивляться. Что ж, тем лучше.
– Скажи мне умолкнуть, наложи на мои уста печать молчания - и я смиренно уйду, умолкну как тень. Скажи - и глаза мои ослепнут!
– Шакал, - только и прошептал Сарико едва слышно. Во взгляде старой служительницы читалась молчаливая поддержка брата. И сожаление, безграничное как туманы за Краем мира.
Проще всего заманить в ловушку праведника, думал Шиалистан, дожидаясь ответа. Убежденные в том, что правда всегда воюет на их стороне, прикрываясь благодетелью, будто щитом, они не ждут удара в спину; выходят на честный бой со змеей и после, умирая от яда, думают - почему так сталось?
Шиалистан будто слышал мысли обоих стариков. Да, каждый подумывал над тем, чтоб велеть ему молчать. Случить так, ему пришлось бы умолкнуть, чтоб не порочить себя. Но лишь сейчас. А вернувшись в замок, он тут же выложит все кому-то, чтоб слухи пошли в народ. Тут же появится толпа фанатиков, что придут требовать справедливости, вера в служителей Храма всех богов пошатнется. Начнется хаос.