Сердце мое

Лоуэлл Элизабет

— Кейн? — нерешительно, почти со страхом обратилась она к нему.

Он помолчал, но потом, глубоко вздохнув, сказал:

— Все в порядке, ласка, не волнуйся ни о чем. Просто, когда я вижу совершенно осознанную жестокость, это выводит меня из себя.

— Да, но я не хотела быть ни к кому жестокой! Огромные серые глаза Кейна изумленно расширились, но уже через мгновение их выражение изменилось — они засветились нежностью, точно так же, как малось раньше в один миг зажглись дикой яростью. Кончиком пальца он осторожно провел по ее губам

и улыбнулся, почувствовав, какими мягкими становятся они под его прикосновениями.

— Что ты, Шелли, я говорю вовсе не о тебе, а о том подонке, за которым ты была замужем. Он ведь сделал все, что только мог, чтобы так изничтожить твою душу, я же вижу… А знаешь, почему он это делал?

В каком-то немом оцепенении Шелли покачала головой, слушая, как Кейн задает вопрос, мучивший ее саму столько времени.

— Потому, что ты прекрасная, замечательная женщина, тогда как он и на четверть не был мужчиной.

Слезы снова заблестели в глазах Шелли. Она поняла, что еще немного — и она снова разрыдается. А ведь до сегодняшнего дня она не плакала уже несколько лет. Кажется, в последний раз она ревела навзрыд только после последней мерзкой и унизительной попытки бывшего мужа заняться с ней любовью.

— По-моему, — хриплым голосом обратился к ней Кейн, — нам сейчас самое время ехать выбирать обоечно-ковровые образцы. Иначе я ведь могу невзначай позабыть все свои добрые и благопристойные намерения…

Шелли быстро заморгала, смахивая с глаз слезы, и попыталась улыбнуться:

— Ты хочешь сказать, что, если мы не начнем работу прямо сейчас, ты откажешься от намерений заниматься всей этой скучной для тебя работой?

Кейн медленно покачал головой:

— Нет, вовсе не это… Я всего лишь хотел сказать, что, если мы не уйдем сейчас отсюда, я просто повалю тебя вот на этот самый ковер и научу некоторым вещам, которые касаются нас с тобой, но которые ты, по-моему, еще не вполне готова пока принять… к сожалению…

Шелли открыла было рот, чтобы снова сказать ему, что все это только разочарует его, но вовремя спохватилась: ее слова могли только еще больше раздразнить Кейна. Кроме того, он ведь вполне мог принять их за вызов или своего рода приглашение к действию. Или же за то и другое сразу. А она не хотела этого, хотя и почувствовала, как сильно и быстро забилось ее сердце при последних словах Кейна.

«Он ведь прав, — подумала Шелли, — я действительно еще не готова принять его… нас, наши отношения».

И, вспомнив о его бродячей жизни, добавила про себя:

«К тому же у меня с Кейном вообще ничего не получится. Никогда…»

И она, быстро открыв дверь, вышла из его пристанища, которое в ближайшем будущем намеревалась сделать для него настоящим домом.

— Давай на сей раз поедем на моей машине, — предложила она Кейну, когда они вышли. — Я припарковала ее на другой стороне улицы.

— Но я не возражаю против роли твоего шофера, — возразил было Кейн, но она осветила:

Если

ты имеешь в виду свой «ягуар», то ты ведь можешь оставлять его в местах общественных стоянок А мотоцикл слишком мал для ковров, красок, обоев и прочей муры, как ты все это называешь. Кроме того, я и сама прекрасно знаю эти места — не забывай, я ведь прожила в этом городе несколько лет. А ты приезжал сюда только время от времени.

Не найдя что ответить, Кейн молча последовал за ней к ее машине. И отнюдь не удивился, увидев, что по улицам Лос-Анджелеса Шелли, оказывается, умеет разъезжать с не меньшей ловкостью и умением, чем обращаться со Сквиззи.

— Кстати, а как насчет мебели? — спросила она, ведя машину. — Собираешься брать напрокат?

— Нет, — решительно ответил он. — Мебель напрокат — это для жилищ. А мне нужен дом, не забывай этого…

— Дом, чтобы ты имел возможность возвращаться в него в любой момент, когда только пожелаешь? — Она старалась говорить спокойно, но, по-видимому, это не слишком-то у нее получалось.

— Да, мне нужен дом, чтобы я мог возвращаться в него, когда только пожелаю, — ответил Ремингтон, не сводя с нее пристального взгляда. — Я ведь глава компании, Шелли. И поэтому могу себе позволить быть там, где мне нравится, и тогда, когда мне это нравится.

— Возвращаться в свой собственный дом и при этом много путешествовать, — задумчиво произнесла Щелли, не отрывая взгляда от дороги. — Что ж, прекрасно тебя понимаю. Ведь наземле так много прекрасных мест, нетронутых, заповедных уголков… Я имею в виду, вдали отсюда…

Кейн с удивлением услышал, как неожиданно смягчился ее голос, когда она произнесла «вдали отсюда», и с удовлетворением улыбнулся.

— Ты ведь и сама их любишь, не так ли? — спросил он ее.

— Что? — переспросила она, бросая на него быстрый взгляд через плечо.

— Дикие, нетронутые уголки, — пояснил Кейн. — К примеру, Сахару — это море песка… И еще — пампасы, и малонаселенные, необжитые просторы Центральной Австралии, и тибетские плато… Горы, вершины которых упираются в небо… И заброшенные города — древние, как время…

Шелли завороженно слушала его голос. В нем ощущались целые пласты воспоминаний: красота дальних мест, которая не дает покоя, зовет к себе, манит в странствия…

«Бродяга… Путешественник…»

— Но больше всего на свете я все же люблю свой дом, — сказала она.

В ее голосе Кейну послышались одновременно отчаяние и страх, желание и стремление, голод и одиночество — все то, чем она жила эти долгие годы. Ее слова были полны чувств, желания покоя. В его же голосе оживали воспоминания о далеких странствиях, прекрасных местах.

Неужели же эмоции, чувства, желания и стремления у них совершенно разные?

— На всем белом свете, — тихо сказала Шелли, — есть только одно место, которому я по-настоящему принадлежу — это мой дом!

Теперь Кейн услышал в ее словах вызов, почти обвинение…