Сердце не обманет, сердце не предаст
Шрифт:
– Я куплю что-нибудь по дороге на ужин. Если подождешь меня, поужинаем вместе?
– Подожду… Погоди, а как насчет памперсов и запасной одежды? В тот раз ты с сумкой пришел, а у меня-то всего этого нет!
– Есть.
– В каком смысле?
– Вообще-то… – Голос у него был страшно смущенный, и Кате опять стало весело. – Вообще-то я сумку у тебя вчера забыл… в спальне, на полу. Почему ты все время смеешься?
– Не обращай внимания. Раз сумку забыл у меня, то есть повод вернуться, правда? Говори, куда за Аленкой ехать!
Ей сегодня предстоял
«Ты умеешь любить».
Нет, Катя, ты ошиблась. Я умел. Раньше. Но разучился.
…После смерти жены Олег не жил монахом. Год на наркотиках проскользнул смутным призраком. Кажется, были какие-то случайные женщины, чьи имена и лица стирались из его памяти поутру.
Однажды, одним таким бессмысленным и беспамятным утром, он посмотрел на себя в зеркало, в глаза своему отражению, и сказал: «Если ты намерен сдохнуть, то есть пути короче».
Еще день ушел у Олега на то, чтобы взвесить различные пути ухода. Их много, но страдать не хотелось, – он лишь трезво решал, какой безболезненнее.
Как ни странно, мысль о самоубийстве отвлекла его от наркотика. Зачем новая доза, если решил умереть?
А следующим утром он вспомнил: родители. О дочке – нет, не подумал, за нее мысль не зацепилась, да и отчего бы? Ведь он ее не знал. Чистая абстракция: есть ребенок. Виновный в гибели его жены… И еще всплыло имя: Козырев. Сказывали, что он умеет творить чудеса, – вдруг и с ним, с Олегом, сработает?
Он нашел Михаила Козырева и солгал ему, что уже в завязке. Михаил тогда на него посмотрел так, что Олегу показалось: он знает правду. И сейчас прогонит.
Но не прогнал. Только потом, месяцы спустя, Козырев признался Олегу, что догадался. Но решил: раз парень настаивает, значит, готов завязать. И пусть это станет правдой!
Первый же разговор с Михаилом, долгий и трудный разговор – Олег не привык выворачивать душу наизнанку, а тут пришлось, – поставил многие вещи на свои места. Неожиданно стало яснее ясного: не нужна ему смерть, не нужна ему наркота, он просто устал от боли, он не знает ни как с ней жить, ни как от нее избавиться. Но: «Боль – не конец существования, а его этап», – сказал Миша…
Вернувшись домой после их долгой беседы, Олег выбросил и шприцы, и остававшиеся ампулы. Из трех опций: наркотики, суицид или Козырев – он выбрал последнего. И ни разу об этом не пожалел.
Вскоре он забрал у родителей дочку. Они назвали малышку Аленкой, как звали ее мать, и поначалу это имя его больно кололо, но мало-помалу он смирился и даже стал находить радость в том, что мог произносить его не в тяжелых снах, бесплодно зовя умершую жену, а наяву, зовя свое маленькое чудо, живое и радостное.
Жизнь с дочкой, однако, вскоре обнаружила новую болевую точку: место матери, которую девочка никогда не знала и потому не скучала именно по ней, – но само это место оставалось пустым, и пустота ощущалась
Возникла и другая проблема: его отношения с женщинами намного осложнились. Их влекло к Олегу – симпатичный, хорошего роста, да и вообще парень славный. Но, помимо его собственной неготовности любить снова, любые отношения упирались в весьма тревожную перспективу вынести ему из своих недр не только новую жену (которую он не искал и не хотел), но и мачеху Аленке. А вот это уж совсем ни к чему. Он был согласен иметь подругу, но только «приходящую», не больше…
Загвоздка же состояла в том, что женщины, заводя отношения с мужчиной, как правило, метят на брак. То есть на то, чего Олег дать им не может… и не собирается.
Обманывать он не хотел. Опыт собственной боли заставил его быть бережным к другим. И потому он взял себе за правило говорить сразу, в самом начале, когда еще только-только возникают симпатия и желание, что жениться не намерен.
Как ни странно, против всех ожиданий Олега, это отвернуло совсем незначительную часть потенциальных подруг. Лишь спустя некоторое время он понял, в чем тут фишка: женщины, оказывается, ему не верили! Они думали, что это так, пустой треп, поза, – и что уж ей– то (конкретной Маше, конкретной Даше…) удастся его приручить!
Откуда такая самонадеянность, Олег не знал. Он ведь честно обрисовывал ситуацию, почему ему не верили? Почему подозревали в пустом трепе? Почему видели себя спасительницами его потерянной души?
Непонятно, нет. Но приручить его никому не удавалось, – от особо настойчивых Олег был вынужден бежать. Но постоянно возникали новые претендентки на его сердце, старательно делавшие вид, что претендуют лишь на его постель.
…Собственно, вот отчего Люба назвала его влюбчивым. Она видела не раз, как очередная подруга ждала его после занятий с группой в спортклубе…
И вдруг Катя. Нет, он не влюбился, он больше не умел любить. Но она была сестрой Миши. И он пытался опекать ее. Она не интересовала его сама по себе, она была сестрой.
А потом почувствовал, что у нее тоже есть опыт боли. Это их уравнивало в каком-то смысле… Словно они находились на одной высоте. Там, где других нет. Где никого, кроме них, нет…
Расставшись с ней в парке, он хотел положить конец этому странному чувству равенства. Оно его тревожило, даже пугало… Он не собирается заводить серьезные отношения! Он не намерен жениться и уж тем более подыскивать «новую маму» для Аленки! И Катю совсем не рассматривал как возможную… Собственно, никак не рассматривал. Никак!