Сердце Охотника
Шрифт:
Он думает, взвешивает. Очень долго молчит – и тем ценнее его ответ.
– Обещаю.
Вечером мы, обнявшись, сидим на диване перед камином и смотрим на огонь. Он обгладывает паленья, покусывает угольно-черные стенки, а я покусываю кончик ногтя. Мне тревожно.
Вместе с солнечным светом исчезла и беззаботность. Наше пребывание в Озвереловке затянулось, мы с Никитой оба это понимаем. Назревает что-то нехорошее, и нам от этого не отмахнуться.
Целые сутки моя жизнь была похожа на сказку. Но вот наступила полночь… Не думаю, что Озвереловка подарит нам еще один
Меня не пугает, что сказка закончилась. Я знаю, как это, ночевать под открытым небом. Часами безостановочно брести по Сибирскому лесу. Голодать. Быть истощенной настолько, что собственная жизнь перестает казаться даром. Я знаю, как это, терять любимого человека. И все это я готова пройти снова – кроме последнего пункта. Если нам придется расстаться, я больше не стану терпеливо ждать, ходить на лекции в универ и печь торты на своей день рождения. Я буду бороться.
Мои чувства к Никите не зависимость и не болезнь, как мне казалось раньше, а предназначение. То, что дается свыше. И ты несешь это в себе, не задавая вопросов. Просто знаешь, что твое место рядом с этим человеком. Ты как стрелка компаса, которую всегда непреодолимо тянет на Север. Так устроен мир. Те, кто способны это понять, никогда не встали бы между мной и Никитой.
Но сейчас Никита рядом. Я так хорошо его чувствую, что, кажется, вот так, прижимаясь к нему, могу управлять его телом силой своей мысли.
«Поцелуй меня…» – прикрыв глаза, прошу я и чувствую у виска прикосновение его губ.
Замираю на мгновение. Затем заставляю себя снова дышать. Я знаю, этому поцелую есть объяснение даже более правдоподобное, чем совпадение. Никита умеет читать меня по физиологическим реакциям, он наблюдательный, проницательный и умный. Собрал все ниточки и связал в один узелок. И все же это магия.
Никита первым улавливает движение на улице. Его спокойный, задумчивый взгляд в одно мгновение становится острым, внимательным. Волк чуть поворачивает голову в сторону окна – прислушивается. Его пальцы поглаживают мое плечо.
– Что происходит? – я не слышу ничего, кроме потрескивания поленьев в камине.
Никита переводит на меня взгляд: теплый, нежный, понимающий. Взгляд, который говорит только часть правды.
– Похоже, Главный наконец захотел с нами пообщаться.
– Ясно.
Я прочищаю горло, словно разговор должен начаться прямо сейчас.
Мы одновременно поднимается с дивана и становимся лицом к двери. Ждем.
Вижу движение за окном, но подробностей в темноте не разобрать. Слышу шаги – как шуршание. Внезапно звуки становятся громче, их становится больше: гости поднимаются по деревянному крыльцу. Дверь распахивается, и в дом не входят, а морем вливаются Зайцы – так их много. И становится все больше. Мужчины, женщины. Молодые, старые. В куртках и плащах. Многие – в очках. Новые волны прибывших подталкивают первые ряды. Они все теснее сжимают нас в кольцо, пока, наконец, топот не прекращается. Воцаряется тишина.
Никита инстинктивно становится чуть впереди меня, отгораживая рукой от незваных гостей.
Зайцы молчат. Кто-то трет ребром ладони лоб. Кто-то кряхтит. Кто-то переминается с ноги на ногу. Потом в задних рядах стаи начинается движение, Зайцы расступаются, и на крохотный свободный пятачок пола между нами и зверодухами выходит тот самый Заяц, который подобрал меня на автобусной остановке.
Коротко смотрит на Никиту, затем долго – на меня. Потирает платком стекло очков, без которых раньше обходился. Затем надевает их на переносицу и пододвигает пальцем.
– Прошу следовать за мной, – говорит он, глядя в пол.
Никита берет меня за руку.
– Нет, только девушка, – останавливает его Заяц.
Я сильнее сжимаю ладонь Никиты. Мысль о том, что мы снова расстанемся, звенит в голове так пронзительно и больно, что я зажмуриваюсь.
– Понимаете ли, я обещал своей возлюбленной, что больше ее не оставлю. Так что без ее разрешения я и шага в сторону не ступлю, – терпеливо объясняет Никита.
– Мы предпочли бы решить вопрос мирным путем, – косясь, нудно протягивает Заяц.
– Я тоже, – охотно соглашается Никита.
– С вами поговорят отдельно, – Заяц выделяет интонацией каждое слово.
– Значит, мирно не получится, – отвечает Никита, и я слышу в его голосе ту стальную безмятежность, скрытую угрозу, как когда-то в самом начале нашего знакомства, на пороге моей квартиры.
– Я пойду! – вырывается у меня. – Просто подожди меня здесь, ладно? – прошу я Никиту.
Он медленно разжимает ладонь. Его решительность и покорность пленяют меня. Снова.
Но так правильно. Расставание с Никитой может продлиться куда дольше одного разговора, если я начну упираться. Мой Волк тоже это понимает.
– Делай все, как они скажут, моя девочка.
Я помню. Тогда тебе будет легче меня отыскать, любимый.
Шагаю вперед. Никита за моей спиной внезапно делает выпад, и Зайцы отпрыгивают в сторону. Кто-то на кого-то падает. Визг. Суматоха.
– Если вы только тронете ее… Если она хотя бы вернется расстроенной… Вам не жить! – рычит он.
Зайцы, вжав головы в плечи, отступают.
У самого порога Никита берет меня под локоть и разворачивает к себе. Целует в губы, медленно проводит по ним пальцем.
– Я жду тебя, – говорит мой Волк. – Возвращайся поскорее.
Я едва заметно киваю, хватаю с вешалки куртку и выхожу на улицу.
Алекс
Нажимаю на педаль газа. Обгоняю машины. Солнце перед глазами, словно декорация на сцене. Медленно, неумолимо погружает сияющие бока в землю. Кажется, что дорога упирается прямо в него. Но вскоре трасса виляет, и оранжевый шар уже подмигивает мне из-за стволов редкого перелеска.
Чувствую себя героем кино. Словно все моменты, когда я мог перевести дух, вырезали при монтаже. Потому что последние двое суток – это череда выносящих мозг событий. Побег из Волчьей деревни, ночевка у Зайцев, переход по лесу, глоток воздуха моего дома, встреча с дядей Юрой, письма Дикарки. И это еще не конец. Возможно, это только начало.