Сердце полемарха
Шрифт:
Пока он разговаривал с Иринеосом, я уже составила ответ на этот вопрос, и решила ничего не скрывать. Отчего-то казалось, что от этого зависит моя дальнейшая судьба.
– Анотатос гиатрос Парис, - медленно заговорила я, уставившись на серый камень алтаря, мне казалось, что от него исходит золотистое сияние, но стоило моргнуть, и ореол исчез.
– Я видела море и воинов, сражавшихся не на жизнь, а на смерть. Одного из них окликнули по имени, - я постаралась подробно описать местность, одежду людей и даже оружие, которое они использовали.
– А какое имя прозвучало?
– поторопил меня гиатрос Иринеос, вклинившись в мой
– Он крикнул "Гер", - пожала я плечами, - и кинул ему копьё.
– Странное имя, мне неизвестное, может, ты ослышалась, - покачал головой анотатос.
– Местность похожа на берег Лазурной Гавани верховного морского бога. Статуя Посейдона тому прямое подтверждение. Цвета одежды воина, и его сподвижников, которых ты описала, принадлежит воинству эллинов. А вот их противники - это персы. Очень и очень интересно, - гиатрос Парис прижал указательный палец к подбородку и задумчиво качнулся с пятки на носок и обратно.
– Грядёт война, - вынес он вердикт. Только откуда её ждать?
– Получается, она видела будущее?
– благоговейно уставившись на алтарь, спросил Иринеос.
– Скорее всего, Боги послали нам знак, чтобы мы были готовы. Я сообщу об этом, кому следует. Такие знаки игнорировать никак нельзя. Аглая, - обратился он ко мне, - ты из какого государства к нам попала?
– Я не помню, - спокойно ответила, - меня сильно приложили по голове. Часть воспоминаний, словно в тумане.
– Амнисия (– амнезия), - понимающе кивнул он, - придёт время, и ты всё вспомнишь. В теле человека заключена неизведанная, полная тайн субстанция, жидкости сплетаются, смешиваются, а человек, вмешиваясь в эти процессы, сбивает ритмы и начинает хворать. Например, чрезмерное возлияние любой жидкости, кроме воды, может привести к боли в животе, или если съел человек что-то прогнившее, то уж и не встанет с отхожего места многие дни... Необходимо, чтобы всё существовало в равновесии, тогда и болеть станем реже...
Я слушала его пространные рассуждения и сначала решила, что он несёт полную чушь, но чем дальше, тем яснее понимала: что-то в его словах есть, какое-то здравое ядро.
– Аглая, что я тебе только что поведал?
– вдруг посмотрел он на меня своими серыми глазами.
– Вы говорите о крови, анотатос гиатрос Парис, текущей по венам, о чревоугодии и отравлениях плохой, гнилой едой, что может навредить организму, вплоть до смертельного исхода, - ответила я равнодушно.
Как переглянулись лекари заметила, но продолжала сохранять печать спокойствия на лице.
– Какие интересные понятия ты используешь, однако ж, - покачал головой Парис.
– Ты видела будущее, почему именно на тебя снизошло озарение - мне пока непонятно, но, думаю, ответы когда-нибудь будут получены. Пойдём. Я ещё не совершал обход больных в гинекее. Ночь они провели в абатоне [14] и видели сны, следует их послушать, чтобы назначить полезное их телам и душам лечение. Интересно, будут ли сегодня исцелённые богинями [15] ?
14
Абатон — святое место
15
Греки полагали, что Гигея и Панакея, дочери Асклепия, посещают храм с двумя святыми змеями, которые и должны излечить пациентов. Часть этой символики дожила до наших дней. Сегодня змея — символ фармацевтов, от имени Гигеи было образовано слово «гигиена», панацея — универсальное лекарство от всех болезней, а эскулапами мы шутливо называем медиков.
Мужчина резко развернулся и, заложив руки за спину, размеренно зашагал по дорожке, ведущей в левую часть здания. Рядом с ним пристроился гиатрос Иринеос, а я, вернув капюшон на место, кинула ещё один алчущий взгляд на алтарь Асклепия, и не удержалась, рука сама собой потянулась к камню.
И ничего сверхъестественного не произошло.
Шершавая поверхность алтаря; необычно тёплая, и на этом всё.
Разочарованно вздохнула, но не стала больше задерживаться и, оглядевшись, поспешила следом за целителями.
— А с чего ты решил, что у нее первая ступень?
– услышала я, догнав местных целителей.
Ушки мгновенно напрягались: вот оно, то о чем напрямую я еще не успела спросить у своего нового начальника.
— Она зашила порез на голове рабыни и рана не загноилась, - принялся отвечать Иринеос, - взрезала живот наложнице-роженице и снова зашила всё нитками. Картина повторилась: никакого жара и гниения не возникло. У меня так было в самом начале пути: от моего вмешательства кости срастались быстрее и кашель уменьшался.
— Признаки второй ступени не заметил?
– продолжал расспрашивать верховный жрец асклепиона так, словно меня рядом не было; не приятно ощущать себя пустым местом, бедные древнегреческие женщины.
— Не заметил, чтобы она могла заглянуть внутрь тела, - пожал плечами мужчина, - хотя…
Он резко остановился и воскликнул:
— А может и может!
— Можешь?
– обернулся ко мне Парис.
Я вылупила глаза, сделав их максимально невинными:
— Нет, - солгала я.
— Уверена?
— Конечно, если бы я так могла, разве не глупо в таком не признаться?
— Хмм, хмм, - ничего более не сказав, мужчина продолжил путь.
Гиатрос Иринеос кинул на меня нечитаемый взгляд, но промолчал, интересно, о чём он подумал?
Гиатрос Парис привёл нас в женскую половину асклепиона. По коридорам тихими тенями скользили мужчины-лекари в белых одеждах и женщины-рабыни, в привычных мне бурых туниках.
Анотатос прошёл вглубь коридора, дождался, когда одна из рабынь услужливо откинет для него полог, шагнул внутрь. Гиатрос Иринеос и я последовали за ним.
В помещении было душно. Пахло какими-то травами, не очень приятными. удушливо прогорклыми. На топчанах, расположенных тремя ровными рядами по пять коек, лежали женщины. Кто-то тихо переговаривался с соседями, кто-то натужно стонал, кто-то надсадно кашлял, и скорее всего в большей степени из-за царящего здесь резкого запаха и едва заметного тумана, накопившегося после сжигания благовоний.
– Анотатос гиатрос Парис, гиатрос Иринеос, - перед нами, словно из воздуха, соткался молодой мужчина, с совсем ещё жиденькой бородкой, - ваше появление - добрый знак. Мы только приступили к разговорам со страждущими.