Сердце полуночи
Шрифт:
Торис взмахнул рукой, чтобы остановить Казимира, но было уже поздно. Его приятель уже мчался рядом с каретой, низко пригибаясь, чтобы седок внутри его не заметил. Оказавшись в нескольких дюймах от мелькающих с бешеной скоростью черных спиц, он протянул руку и схватился за черную подножку кареты, однако скорость была слишком велика. Он бежал рядом и не мог запрыгнуть на узкую полоску полированного дерева.
Дорога еще раз свернула, и Казимир увидел перед собой зияющие ворота усадьбы и острые пики порткулисы – подъемной выдвижной решетки.
"Теперь или никогда”, – подумал юноша.
Совершив неуклюжий отчаянный прыжок, он наконец утвердился на подножке кареты, чудом не попав в колесо. Сначала он подобрал одну ногу, потом другую и уцепился за
Он перевел дух и с опаской покосился на темное окно кареты. Его прыжок заставил экипаж покачнуться, и он боялся, что седок может выглянуть наружу.
Скрючившись на подножке, Казимир замер.
Бархатная занавеска на окне слегка отодвинулась, и ему показалось, что в образовавшемся треугольнике чернильного мрака он различает белки глаз, которые смотрели прямо на него. В глазах не было ни капли страха или гнева, один только недоброжелательный интерес, и чем дольше Казимир вглядывался в темноту, тем сильнее становилась его уверенность в том, что кто-то смотрит на него изнутри.
Неожиданно карета нырнула во тьму, в которой копыта коней загрохотали особенно гулко, – они проезжали под решеткой, сквозь ведущую во двор тоннельную арку. Огромная карета не остановилась на входе для проверки стражниками, как делали это остальные экипажи. “Либо кучер дурак, либо это – один из самых почетных гостей Мейстерзингера Кляуса, – со страхом подумал Казимир. – Если он заметил меня, то, без сомнения, расскажет все хозяину поместья, меня поймают и закуют в цепи”.
Темнота внезапно рассеялась, и Казимир чуть было не позабыл спрыгнуть с подножки экипажа, который преодолел арку и покатился по дорожке среди густого сада. К счастью, колючие ветви падуба, хлеставшие его по ногам, мгновенно привели Казимира в чувство. Он скатился с подножки и нырнул в заросли, удачно избегнув тяжелого заднего колеса, которое, хрустя гравием, прокатилась по дороге в нескольких дюймах от его ног. Карета поехала дальше, а он ужом ввинтился в плотные заросли кустарников, оплетенные к тому же старой и корявой виноградной лозой. Здесь, в темноте, в своем колючем убежище он перевел дух и потер расцарапанные лодыжки. Затем он приподнял голову, чтобы оглядеться.
Сад Мейстерзингера не поддавался никакому описанию. Он имел форму ромба и состоял из множества аккуратных лужаек, дорожек, фонтанов, подстриженных деревьев и клумб, которые занимали большую часть пространства в восьмиугольнике крепостных стен. С двух сторон по периметру сада высились массивные внешние стены. Снаружи их бастионы и зубчатые вершины выглядели весьма внушительно, однако изнутри они почти не бросались в глаза, задрапированные густыми зарослями и плющом. Вершины их были украшены веселыми гирляндами фонарей, но в их свете нет-нет да и сверкала сталь: одетые в доспехи стражники были расставлены по стене с интервалом в десяток шагов. Две другие стороны сада были ограничены внутренними стенами из красного кирпича – они и были собственно стенами усадьбы. Окна и двери, прорезанные в них, казались огромными, многие были снабжены изящными балкончиками с перилами из кованого железа. По шпалерам карабкались к этим балконам виноградные лозы или гибкие плети плюща, густо оплетая их зеленым кружевом листвы наподобие беседок.
Что касается самого сада, то газоны в нем были безупречно зелены и подстрижены с потрясающей аккуратностью. Каждая лужайка была окаймлена посадками экзотических цветов или карликовых кустарником, вдоль которых были проложены садовые дорожки, ведущие к многочисленным беседкам, скамейкам или дверям. Все они начинались от огромного фонтана, который, словно бриллиант, окруженный изумрудам и и малахитом, сверкал в самом центре сада.
Эта чудесная страна, в которой зелень листы причудливо чередовалась с многочисленными фонариками, была наводнена огромным количеством людей в фантастических богатых одеяниях. Многие были в простых черных полумасках, закрывающих глаза, в расшитых золотой и серебряной нитью плащах с капюшонами. Другие щеголяли в масках, закрывающих все лицо целиком, с нарисованными на них необычными лицами или мордами сказочных животных. Один из гостей надел маску с глазами навыкате и с загнутым птичьим клювом, а капюшон его плаща был украшен топорщившимися птичьими перьями. Маска другого напоминала рыбью голову, и его плащ был расшит мерцающей перламутровой чешуей. Третий был во всем черном, а маска его была вырезана из кости в форме черепа. Даже музыканты, наигрывавшие на флейтах, лютнях и барабанах, были в масках.
Чтобы разглядеть все это, Казимиру понадобилось всего несколько мгновений. Свет фонарей, ароматы еды и тончайших вин, звуки музыки и песен на мгновение ошеломили его. Однако вскоре ненависть к Зону Кляусу с новой силой разгорелась в его груди. Пока он годами носит одну и ту же завшивленную одежонку, его кровный враг купается в роскоши, наслаждается садом и беседами с аристократами, свободно пользуется дарами щедрого края.
Казимир мрачно покачал головой.
"Этот сад и эта усадьба однажды станут моими, – пообещал он себе. – Я буду отмщен”.
Черная карета, на подножке которой Казимир проник в усадьбу, остановилась на расстоянии двадцати ярдов от того места, где скрючился в кустах сирота из приюта. Он услышал доносящиеся с противоположной стороны кареты голоса и напряг слух, стараясь не пропустить ни слова за шумом праздника.
– Как это любезно с вашей стороны, добрый господин, прибыть сюда из Скульда, чтобы почтить нас своим присутствием, – донесся хорошо поставленный голос человека, одетого в роскошный камзол.
Листовые рессоры кареты слегка заскрипели, и из экипажа появилась высокая фигура в собольей накидке. Стягивая с рук тонкие перчатки, почетный гость сказал низким музыкальным голосом:
– Теперь, когда ваши стражники научились узнавать мою карету, поездки в ваш крошечный город стали для меня не столь обременительными, как раньше.
Его собеседник неуверенно рассмеялся, видимо, не совсем поняв, в каком смысле гость употребил слово “обременительными”, а затем проговорил с наигранным оживлением:
– Я не скоро забуду, как эти тупоголовые солдаты остановили вашу карету и попробовали ее обыскать.
Он снова разразился кудахчущим смехом, однако мрачный гость, по всей видимости, не разделял его веселости. Смешки хозяина затихли на высокой
Дребезжащей ноте, словно жестянка наконец достигла конца лестничного пролета.
– Теперь каждое занятие стражников начинается со слов: “Почтение мастеру Люкасу и его экипажу!”
Человек по имени Люкас упорно отказывался смеяться.
– Что ж, это уже неплохо, – заметил он с легкой ноткой сарказма в голосе. – По крайней мере, к некоторым вы отнеситесь снисходительно…
Казимир почувствовал, как в животе у него образовался тяжелый плотный комок. Он понял, кто были эти двое. “Мастер Люкас” – это, несомненно, был прославленный бард из Картакана по имени Геркон Люкас. Говорили, что он – лучший певец в стране, однако он ни разу не выигрывал турнира трубадуров. Казимир помнил даже, что одно время прославленный менестрель был дружен с его матерью. Было время, когда Казимир даже мечтал встретиться с Герконом Люкасом и спеть для него.
Однако человек, встречавший его, не был простым распорядителем. Это был сам Зон Кляус, Верховный Мейстерзингер
Гармонии, старейшина гильдии трубадуров и певцов края, человек, которому Казимир поклялся отомстить.
Выглянув из-за куста, юноша впился взглядом в лицо своего заклятого врага, пораженный красотой его жестокого лица У него был морщинистый лоб, огромные глаза, короткий нос и глубокий узкий шрам в том месте, где должны были быть губы и рот. Казимиру было всего шесть лет, когда он в последний раз видел это лицо так близко, однако он помнил его достаточно хорошо и мог сказать, что прошедшие годы были милосердны по отношению к Кляусу, почти нисколько его не состарив. Впрочем, расстояние было слишком велико, и юноша заметил только темные круги вокруг глаз своего врага – свидетельство разгульного образа жизни.