Сердце принца-ворона
Шрифт:
– Эмбер, – произносит она и, обогнув гостей, подходит ко мне.
Мачеха кладет руку мне на плечо, словно заявляя на меня права. Как будто впервые за все время нашего знакомства стремится показать нашу связь. Она широко улыбается, и у меня мелькает мысль, что над ней подшутил какой-то фейри, наложив заклинание или чары принуждения. Или, может, она перебрала низкосортного вина? Но потом я замечаю, что улыбка не отражается в ее глазах. К тому же мачеха не одна.
Рядом с ней стоит мужчина. С темными волосами чуть ниже плеч и весьма скромно одетый, особенно для бала-маскарада. Он полностью в черном. Похоже, брюки шились на заказ.
Конечно, возраст на Фейривэе порой бывает определить довольно сложно. Когда двадцать один год назад рухнула стена, отделявшая людей от фейри, магия распространилась по всему острову. И пусть магией могут владеть лишь фейри, она по-прежнему влияет на повседневную жизнь людей. Проникает в землю, создавая в каждом королевстве особый климат и ландшафт, обеспечивает электричеством через особые сети волшебных проводов. Кроме того, магия оказывает скрытое воздействие на человеческую жизнь, и совсем недавно было доказано, что она замедляет старение. Это касается не всех людей, но, судя по всему, те, кто ближе всего общается с фейри, а особенно состоит с ними в тесных, любовных отношениях, начинают стареть медленнее. Только время покажет, станут ли такие люди бессмертными или просто будут жить очень долго.
Я наполовину фейри, поэтому надеюсь, что старость мне не грозит еще много-много лет. Что же до стоящего передо мной незнакомца, ему может с равным успехом быть как двадцать четыре, так и сорок четыре.
По-прежнему держа руку на моем плече, мачеха поворачивается к мужчине.
– Брат Марус, это Эмбер Монтгомери, моя падчерица. Она наполовину фейри.
– Очень приятно, – кивнув, произносит он.
Я запоздало киваю в ответ. Мысли вяло текут в голове, и я все еще не в силах прийти в себя. Миссис Коулман не только признала меня, но и открыто назвала полуфейри. А ведь прежде даже запрещала мне показывать бирюзовые волосы или упоминать о своем наследии. С чего бы ей так откровенничать с этим братом Марусом? Из какой он церкви, что она так стремится познакомить меня с ним?
И тут я замечаю на его лацкане крошечную эмблему – пару скрещенных мечей над черным пламенем.
Брат Марус из Сан-Лазаро.
Эта церковь разжигала восстания.
В одном из них погибла мама.
Я пытаюсь сделать шаг назад, но миссис Коулман стискивает мое плечо, удерживая меня на месте.
Лоб брата Маруса пересекают морщины, заметные даже над маской, и его беспокойство не ускользает от взгляда мачехи.
– Простите ее, – произносит миссис Коулман, пригвоздив меня к месту взглядом. – Она вовсе не хотела быть грубой.
Он натянуто улыбается.
– Я не обижаюсь и понимаю ее тревогу. Но Сан-Лазаро уже не тот, что прежде. Среди нас больше не прячутся мятежники, желающие восстать против монархов фейри, и наши милостивые короли и королевы открыто признали орден. Как представитель церкви при дворе, я пользуюсь расположением королевы, занимаю комнату во дворце и обладаю большим влиянием среди придворных. К тому же умею вести себя прилично.
– Как мило, – мягко говорит миссис Коулман, но меня его слова ничуть не успокаивают.
Одиннадцать лет послушания и несколько королевских привилегий не изменят того, что сделали служители церкви Сан-Лазаро. К тому же мне трудно поверить, что одни лишь мятежники поощряли насилие, заявляя о том, что фейри – не люди, а потомки демонов. Многие погибли за эти убеждения. И люди, и фейри.
Мама была из их числа.
Я до сих пор помню ее последние дни. Как капля за каплей из нее вытекала жизнь, а отравленные железом черные вены пересекали тело, пока не покрыли каждый его дюйм. Я даже не могла ее обнять или ощутить прикосновение, потому что боль от застрявшей в животе железной пули не позволяла ей принять благую форму. Она застряла в неблагом теле, в ипостаси синей, бестелесной сильфиды 6 , с вплавленной внутрь железной пулей. Лекари не смогли ее извлечь.
6
Сильф – дух воздуха.
Она была вынуждена страдать.
И умереть.
«Никогда не сдавайся. Обещай мне».
Я пытаюсь вырваться из хватки мачехи, но она впивается ногтями мне в кожу.
– Стой спокойно, – шипит она себе под нос, и я не осмеливаюсь больше бороться. Она вполне может воспользоваться нашей сделкой и заставить выполнить приказ.
Брат Марус подходит ближе, медленно окидывая меня взглядом; его глаза, словно ножи, скользят по моей плоти.
– Это ее благая форма или она носит чары?
– На ней нет чар, – сообщает миссис Коулман.
Марус протягивает руку к моему лицу, и я отшатываюсь. Его ухмылка становится шире, и, не сводя с меня глаз, он подхватывает пальцами выбившуюся прядь. Я боюсь, что он может потянуть за нее, но Марус просто крутит локон в руке.
– Голубые, – шепчет он, – того же оттенка, что и глаза.
Меня захлестывают паника, гнев и отвращение. Несмотря на мягкий тон, улыбку и радость во взгляде, стоит лишь взглянуть на него, как перед глазами тут же встает лицо матери. И я вспоминаю, что фанатики из Сан-Лазаро сделали одиннадцать лет назад. Я обжигаю его взглядом, грудь тяжело вздымается от сдерживаемой ярости.
Брат Марус выпускает мою прядь и, чуть усмехнувшись, поворачивается к мачехе.
– Точно такая, как вы описали.
– Да, – соглашается она, выдавливая из себя улыбку, хотя в ее тоне нет ни капли веселья. – Она довольно дикое создание.
От ее слов внутри все переворачивается. «Дикое создание». Братья из Сан-Лазаро смотрят так на всех, в ком есть хоть капля крови фейри. Она вовсе не случайно познакомила меня с братом Марусом. Она знает, как умерла моя мать и что за чувства я питаю к его братству. Это лишь очередное жестокое наказание, еще одно напоминание о том, как она ко мне относится.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не сказать того, о чем потом пожалею.
«Еще две недели, и все закончится. Просто выполняй свой долг и повинуйся».
Наконец мачеха убирает руку, и я чувствую, что снова могу дышать.
Брат Марус смотрит на меня.
– Мисс Монтгомери, могу я…
Я делаю шаг назад, достаточно большой, чтобы оказаться вне досягаемости мачехи, и чуть не сталкиваюсь со слугой, несущим бутылку вина.
– Мне нездоровится, – говорю я Марусу.