Сердце Тьмы
Шрифт:
Это помогло, и я сумел вытравить из своей несовершенной и подвластной греху души все срамные воспоминания. Батюшка, поняв, что я никогда не стану ни архиепископом, ни кардиналом, ни тем более римским папой, проклял меня и лишил наследства. Зато матушка несколько раз в год навещала меня в монастыре и даже жертвовала небольшие суммы. Она же рассказывала мне и о новостях из дома.
Уго, плененный мыслью сделать карьеру при дворе, отправился в Париж. Я могу только представить, как именно намеревался брат мой делать там карьеру и что он понимал под этим. Чтобы стать министром или советником короля, например,
Мне стыдно говорить об этом, однако теперь, по прошествии стольких лет, я могу признаться — все эти годы я ненавидел Уго. Он был первым сыном, получил все богатство и титул, был красивым малым и пользовался успехом. Его, несмотря на многочисленные грехи и недостатки, все любили. И ему постоянно везло.
Даже до нашей отдаленной обители долетали слухи о тех бесчинствах, которые творил в столице мой брат. Он соблазнял замужних женщин, дрался на дуэли с их мужьями, занимался черной магией. Он растратил свою душу по пустякам!
Поэтому неудивительно, что однажды его бесчинству настал конец. Его очередной метрессой стала прелестная герцогиня де Рамбуйен. Она однажды посещала наш монастырь, и я был пленен солнечной красотой и грацией этой женщины. Однако герцогиня, пренебрегая супружескими обязательствами, изменяла мужу своему, старому герцогу, с самим королем. Я умолчу про вопиющие подробности этого адюльтера, но факт остается фактом — герцогиня изменяла и королю с моим братом Уго. Долго так продолжаться не могло. Король был сюзереном в государстве, и никто из его свиты не имел права делить постель с той же, что и он, женщиной.
Говорят, что одной ночью, когда герцогиня принимала в своем парижском доме Уго, к ней неожиданно заявился сам король. И вроде бы Уго повел себя наглым и бесчинным образом, что повлекло за собой гнев властелина. Брата моего обвинили в ереси и занятиях черной магией — что было правдой, ибо Уго предавался этому страшному греху, чтобы сделать себя еще более состоятельным как мужчину и завладеть симпатиями еще большего количества женщин.
Уго пришлось бежать из Парижа той же ночью, чтобы не быть арестованным и впоследствии наверняка сожженным. Затем несколько лет о нем не было ни слуху ни духу. Батюшка мой к тому времени скончался от постоянных возлияний и последствий прелюбодеяний, истратив почти все деньги нашего семейства. Моя матушка превратилась в высохшую и скорбную женщину, которая была вынуждена донашивать старые платья и высчитывать каждое су. Единственное, что утешало ее, это удачное замужество обеих моих сестер: одна стала женой престарелого маркиза, другая, наплевав на мнение тогда еще живого батюшки и не получив его благословения, обвенчалась с морским офицером, который за несколько лет сделал удачную карьеру и осел в столице. Сестры мои в меру своих возможностей помогали матушке, однако хозяйство нашего замка было так запущено, что требовалось богатство Креза, дабы исправить плачевную ситуацию. Вот к чему приводит погоня за вожделенными мечтами, которые в итоге оборачиваются грехами.
Замок и наши угодья были заложены, и я знал, недалек тот час, когда алчные кредиторы, в основном иудеи и итальянцы, набросятся, как стая стервятников, на бедную мою матушку. Она и сама была виновата в сложившейся ситуации — потакала батюшке и Уго, сама тратила деньги на безумные наряды и украшения. Но не время было вспоминать об этом. Я молился и просил у Господа избавления от позора и нищеты.
Тем временем объявился Уго. Он оказался при дворе испанского короля. Так как Испания и Франция находились в то время в весьма напряженных отношениях, то Уго мог наслаждаться полной безопасностью и быть уверенным в том, что ему не грозит быть выданным в руки нашей Фемиды.
Брат мой к тому времени если не остепенился, то хотя бы образумился, сделался осторожным и не подвергал себя лишнему риску. Я же за эти годы постоянными аскезами и молитвами снискал себе незаслуженную славу благочестивого монаха и стал правой рукой настоятеля. Поэтому, призвав меня к себе в кабинет, настоятель сказал, что желает поручить мне щепетильную и важную миссию. Мне требовалось отправиться в Мадрид с реликвией — нижней челюстью святого Бонифация, чтобы презентовать ее одному из влиятельных испанских прелатов. Наш настоятель был уже стар и слишком болен, чтобы отправиться самому в подобное путешествие, и выбор его пал на меня.
Я был польщен его решением. Разумеется, я тотчас снарядился в путь. При этом я имел в виду возможную встречу с Уго. Матушка дала мне письмо для своего любимого сына, а также настояла на том, чтобы я взял с собой пятьдесят золотых монет для Уго. Я пытался объяснить ей, чтобы она не разбрасывалась средствами, а лучше заплатила бы некоторые из многочисленных долгов или пожертвовала деньги церкви, но матушка, женщина упрямая и своевольная, сказала, что не мое дело рассуждать, я должен только исполнять ее веления, и если не желаю взять деньги для бедняжки Уго, то она больше не собирается иметь со мной ничего общего.
Мне пришлось согласиться, и я отправился в путь. Дорога была длинной, тем более что стоял холодный октябрь. Я очутился в Мадриде через две недели. Выполнив возложенную на меня миссию и передав преподобному священную реликвию, я принялся за поиски Уго. Обнаружить его в Мадриде оказалось несложно. Его знали многие, и они не могли понять, что такому набожному человеку, как я, нужно от нечестивого Уго. Когда же я сообщал, что являюсь его родным братом, то в ответ слышал слова проклятия и ненависти — не к себе, разумеется, а к брату моему Уго.
Из ловеласа и делателя рогоносцев он превратился в стяжателя и ростовщика. Уго открыл банкирский дом и купался в богатстве. Я нашел его в одном из самых красивых домов Мадрида. Уго, облаченный в дорогое одеяние, повзрослевший и лощеный, ходил по большой конторе, в которой работали его подчиненные. Сначала он не узнал меня, да и неудивительно, мы являли разительный контраст — Уго, весь в золоте и бриллиантах, с длинными рыжими волосами и короткой бородой на испанский манер, и я — бледный, изможденный и овеваемый святыми мыслями.
— Святой отец, пришли долг отдать? — спросил он меня по-испански, увидев в моей руке мешочек с монетами, теми самыми, которые передала ему матушка. — Давайте, давайте, у нас в банке любят деньги!
Я уже понял, что везде в том заведении царил страшный дух наживы и мздоимства. Я скорбно произнес:
— Уго, неужели ты не узнаешь меня, своего брата Армана? Правда, теперь я зовусь Ансельмом, так как больше пятнадцати лет нахожусь в лоне церкви.