Сердце твари
Шрифт:
«Добро есть милосердие. Добро есть любовь. Ты сам пришел в мой храм. Ты сам решил служить мне. Ты пил святое вино и ел святой хлеб. Неужели эти слова ничего для тебя не значат?»
«Но разве, чтобы быть милосердным, нужно непременно служить тебе?»
«Через любовь к Богу приходит любовь к ближнему».
«Ты Бог. Что тебе до нашей любви или нелюбви?»
«Я пекусь о каждом, в чьем сердце есть свет Истинной веры».
«Влад служил тебе. Он в тебя верил».
«Он сам выбрал такой путь. Путь
«В этом ли милосердие?»
«Вера, укрепленная испытанием, становится тверже гранита. Он мог бы творить истинные чудеса. Но разве мы говорим о нем? В каких Богов веришь ты?»
«Зачем вера тому, кто знает? Я не верю в Богов. Я верю Богам… или не верю».
Взгляд Бога вновь становится печальным:
«Значит, мне ты не веришь?»
И столько кроткого отчаяния в этом взгляде, что хочется все бросить, забыть, покаяться. Поклясться идти за Ним, куда бы ни повел…
Бог опускает взгляд. Отворачивается и идет в туман. На сердце пусто и горько: это не ты отвернулся от него. Это Он отвернулся от тебя…
Тают очертания города, превращается в пряди тумана, исчезает уличный мусор…
…Грозовое небо низко нависло над пустым долгим полем. Тут ни ростка, ни цветка – черная сухая земля, поднятый ветром песок.
Тарн называли Темным сами его обитатели.
Ты никогда не видел родину предков, но безошибочно угадываешь ее. Тарн Штормовой. Тарн Грозный…
Идет сухая гроза.
Стоит захотеть – и ты будешь частью этой силы.
Боги Тарна не страшны и не величественны. Они – это души тех, кто был до тебя. Они и есть корни Тарна.
Те, кто хранил семьи от гибели. Предупреждал о бурях. Подсказывал верные решения.
Неужели пришло время и тебе раствориться в этом вихре?
– Это не страшно. Люди городов потихоньку забывают заветы предков, но и они однажды приходят, чтобы почувствовать истинную свободу. Свободу помогать живым, тем, кто дорог. Сражаться за них, быть щитом между ними и теми силами, что от века стремятся разрушать и уничтожать.
Черные одежды развеваются на ветру. Взгляд этого Бога ясен и спокоен. Все, что он говорит, он говорит вслух – так, как говорил бы любой смертный.
Корни и ветви Тарна – это часть одного Дерева. И Богу нет нужды лукавить.
– Если ты здесь, значит, у тебя есть и право, и возможность остаться…
Что же. Это почти то, чем ты занимался всю сознательную жизнь, ведь так? Быть щитом, бороться с силами Хаоса, защищать близких.
В словах Бога нет подвоха. И эта сухая буря на самом деле уже сейчас – часть тебя. Ты ведь и от этого никуда не убежишь, все-таки от корней Тарна.
Спрашиваешь:
– Что будет, если я откажусь…
Бог понимающе усмехается:
– Мы не делим время на «сейчас» и «потом». Когда придешь, тогда и придешь. Главное – найди дорогу.
– О да.
Этот новый голос тебе кажется знакомым, и ты оглядываешься в поисках его источника.
Да, конечно, вы встречались раньше. В ночь, когда схарматы подходили к городу, а община и монахи собирались пожертвовать Ильрой, чтобы воздвигнуть над городом недолговечную, но мощную защиту…
Ты не знаешь имени этого мага. Но он сдержал обещание – Ильра пережила убийственный ритуал…
– Это достойное решение, Дальгерт Эстан. Но вот своевременное ли?
Что-то не так у него с глазами. Но под капюшоном их почти не видно. Да и темно.
Спрашиваешь:
– А у меня есть выбор?
– Выбор всегда есть. Ну что? Пойдешь туда? Или еще поживем?
– Поживем… – эхом ответил Дальгерт.
И очнулся.
В мире, кроме темноты, был еще красный неровный отсвет и ощущение жара. Зато не хватало чего-то привычного и неприятного, без чего немыслимы и день, и ночь.
Он понял, что лежит на гладкой ровной поверхности, а тела касается какая-то ворсистая ткань. Потом вспомнил, что уже просыпался так несколько раз и, просыпаясь, каждый раз думал, что этот раз последний. Почему?
А, мастерская Лека. Его отдали Леку.
Память волной прокатилась по телу, и сразу стало понятно, что именно исчезло – не было боли. Как будто ее убрали, отменили, выключили. А казалось, теперь она будет всегда. К боли нельзя привыкнуть, можно лишь научиться терпеть. Но этот предел был давно уже пройден. Даль знал о себе, что он не может долго терпеть боль.
– Встань! – сказал ему ломающийся от волнения голос.
Он зашарил руками, пытаясь избавиться от покрывала, и только после этого догадался открыть глаза.
Красные отсветы давали две яркие свечки, горевшие недалеко от лица. Лек действительно стоял у двери и смотрел на него пристальным, прищуренным взглядом. Так оценивают работу. Хорошо ли вышло, нет ли дефектов.
Дальгерт попытался вздохнуть, но у него не получилось: он не ощутил притока воздуха, не почувствовал, как им наполняется грудь…
«С этого момента можешь считать себя покойником», – сказал он себе. Интересно, остальные мертвецы тоже сохраняют память?
Кажется, от таких открытий полагается пугаться. Или даже впадать в ужас. Дальгерт не почувствовал ничего, словно и не с ним это происходит. Он продолжал отстраненно изучать себя. Сердце не бьется. Нет усталости. Мысли текут… обычно. Никаких новых желаний.
Он поднялся с низкой лежанки. Посмотрел в глаза мастеру. Ну, что скажешь? Нравится результат многодневных трудов?