Сердце умирает медленно
Шрифт:
— Нужна… — Я снова попыталась взять ее за руку, но мама вырвалась.
Принялась ходить кругами по гостиной.
— Вот это благодарность. Вот это награда за все мои бессонные ночи. — Она нервно массировала виски, пока мы с папой испуганно переглядывались. — На одного лучшие годы потратила, на другую… да тьфу! — По ее щеке покатилась слеза.
— Мамочка, успокойся, пожалуйста. Давай поговорим спокойно. Я тебя не бросаю.
— Бросаешь! — Мама посмотрела на меня так, будто совершенно не узнавала.
Мое сердце пустилось стучать так громко, что его непременно должны
— Вот что. — Она застыла у окна и принялась кивать самой себе. — Я пока что твоя мать. И значит, мне решать.
— Господи, Лиз, — попробовал вступиться отец, — она ведь уже совершеннолетняя.
— И? — Резко обернулась мать. — И?!
Он замялся под ее взглядом.
— Пусть сама решает. Мне кажется, ты совсем задавила ее своей диктатур… эм… опекой….
Она злобно прищурилась. Ее губы презрительно скривились при виде его нерешительности.
— Поражаюсь, какие вы все наивные. — Сделала глубокий вдох и победоносно улыбнулась. — И куда же она пойдет? Без жилья? Без денег, которые не в состоянии сама заработать? Может быть, ты ей щедро отвалишь деньжат? А? Тех, что уже отложил на счет своей любовницы. Думал, я ничего не знаю?
— Мама… — попросила я.
Она набрала в грудь больше воздуха, приготовившись выплюнуть в отца очередную порцию гадости, но чуть не захлебнулась собственной желчью, услышав:
– Есть еще трастовый фонд моей матери, Лиз. Она завещала свои средства Эмили. Дочь может распорядиться ими, как пожелает по достижению совершеннолетия, помнишь? Сумма небольшая, но…
— Предатель! — Мать коршуном налетела на него и толкнула ладонями в грудь. — Всегда был предателем, им и останешься!
Это уже слишком. Сумасшедший дом какой-то.
Встав, я побрела в свою комнату и легла на кровать.
Возможно, в этом действительно была доля моей вины. Память еще хранила воспоминания о тех мужчине и женщине, которые с радостью проводили время вместе, с удовольствием делили ужин, смеялись и целовали друг друга при встрече и на прощание. О тех родителях, которые делали представление своего ребенка о семье идеальным.
Я не винила маму. Проблемы, напряжение и усталость сделали ее угрюмой и нервной. А роман отца на стороне окончательно выбил почву из-под ног. Наверное, любой на ее месте не хотел бы потерять то, за что так отчаянно цеплялся много лет — свое дитя, боровшееся и не без помощи родителей почти победившее смерть.
Но нам предстояло смириться с тем, что жизнь не могла больше оставаться прежней. И, если мы хотели сохранить теплые отношения, то должны были принять новую действительность — каждый должен был пойти своей дорогой.
Странное беспокойство опять всю ночь мешало сну. Мне пришлось подняться с кровати рано утром, еще до звона будильника. Села, потянулась, отключила таймер и друг за другом выпила все лекарства.
Похоже, мама затаила на меня серьезную обиду. Весь предыдущий день мы не общались. Поэтому, оставив ей записку на столе, я тихо, на цыпочках, вышла из дома. В коротких шортах, футболке, болтающейся на мне парусом, и новых кроссовках,
Мир оживал за пределами привычного, спокойного квартала. В деловых и торговых центрах кипела жизнь, одни люди спешили по своим делам в строгих костюмах, другие лениво валялись на траве в парке. А я просто шла и с открытым от восхищения ртом наблюдала за тем, что казалось когда-то далеким, почти нереальным, а на самом деле было вполне обыденным для сотен тысяч жителей Манчестера.
Мне было уютно. Правда. Впервые в жизни.
В толпе незнакомцев можно было оставаться незамеченной, а одно осознание того, что ты волен двигаться теперь в любом направлении, в каком только пожелаешь, сводило с ума от восторга. И, конечно же, я заблудилась. Во всей этой круговерти новых впечатлений просто не знала, как далеко ушла от дома, и куда теперь идти, чтобы очутиться в своем районе.
И, черт возьми, это тоже было захватывающе!
Изучить глазами схему маршрутов сети Метролинк [1] и вдруг понять, что у тебя пусто в карманах, потому что ты не ожидала, что доберешься пешком в такую даль. Спрашивать у прохожих, в какую сторону лучше топать, чтобы быстрее добраться до нужного района. Дышать полной грудью, впервые осознавая себя частью общества.
И в эти минуты я не могла не вспомнить о Райане.
Его телефон по-прежнему был недоступен — наверняка, он внес меня в черный список. И это было жестоко, хотя и заслуженно. Мне оставалось только идти и представлять, как он там, один, в Дареме, старейшем университете страны. Любуется каменным собором на вершине утеса, замком с мощными стенами, готической капеллой, окруженной зеленой лужайкой, и гадает, в какой из колледжей университета его определят. Это же почти как ждать милости от распределяющей шляпы школы волшебства Хогвартс [2], которая всегда лучше знает, что подходит тому или иному студенту!
Как он там? Мой Райан. В маленьком и очень древнем городе, среди старых зданий, переживших несколько эпох, монархов и войн. Уже вступил в какое-нибудь студенческое сообщество и мечтает ли попасть в команду своего колледжа по футболу? Будет ли у него время думать о чем-то, кроме учебы, или наоборот, будет столько веселья, что высыпаться-то станет некогда? Я не знала и могла только гадать. Представляла, как звучит его голос, чтобы не забыть, но все равно теряла те ниточки, которые нас прежде связывали. Они таяли, оставляя в моей памяти лишь туман. И тогда я приняла решение записывать, чтобы помнить.
Решила написать ему свое первое письмо.
«Сердце умирает медленно.
Хотя о чем это я? Обычно оно умирает внезапно. Просто останавливается. Чаще после напряжения. Виной могут быть патологии, протекавшие бессимптомно, наследственные или приобретенные заболевания, чрезмерные физические нагрузки. Или просто неосторожно брошенное слово. Оно тоже может стать виновником чьей-то смерти.
Но я сейчас совершенно о другом, Райан.
Сердце живо, пока оно верит. Пока ждет, надеется и хранит воспоминания о том, кого любило.