Сердце в подарок
Шрифт:
Он говорит так, словно уверен, что мы останемся здесь навсегда, подумала Оливия. Как сообщить ему, что это не так, что я увезу его внука обратно в Англию? Сказать это я, конечно, обязана. Но позже, когда буду уверена, что ему стало лучше.
Тедди начал вертеться, и Оливия с радостью взяла его из рук Никколо и прижала к своему плечу, похлопывая по спинке и покачивая. Ребенка пора было кормить, но Пьетро велел ей оставаться с отцом до возвращения сиделки, так что она не могла оставить Никколо одного. С большим облегчением Оливия увидела Марину, появившуюся в раздвижных дверях. Вот кто сможет приглядеть за дедом!
— Вы прекрасно смотритесь втроем! Я рада, синьор, что вам позволено наслаждаться свежим воздухом.
Не без боли Оливия передала ей свое дитя. Вот ведь знает, что с Мариной ему хорошо, а душа протестует. Неужели она теперь всегда будет во власти собственнического инстинкта, не желая разлучаться с ним даже на секунду?
— Марина позаботится о малыше, — мягко подбодрил женщину Никколо, словно понял ее состояние. — В наш дом она пришла совсем юной и с тех пор не покидала нас. Нянчила Пьетро почти с самого рождения и Франко тоже. Можно сказать, была для них и матерью, и отцом, потому что я, увы, не уделял им достаточно внимания. Работа отнимала у меня все время. Пьетро уехал в интернат, а Франко, наверное, рассказывал вам, что с его матерью я расстался, когда он был совсем маленьким. Конечно, было ошибкой позволить ей увезти его на свою родину, в вашу страну. Естественно, он регулярно навещал меня, пока рос, но это совсем не то, что жить в отчем доме. Я не должен был отдавать его на попечение матери, мог и потом все переиграть. В конце концов, сын есть сын. Вот что важно.
Придает ли он такое же значение внуку? — подумала Оливия с упавшим сердцем. Не воспротивится ли вся семья Мазини, как только я объявлю о своем намерении вернуться с сыном в Англию? Не затаскают ли они меня по бесконечным судам, как пригрозил Пьетро?
— Но хватит об этом. — Никколо с улыбкой посмотрел на нее, потом сурово сжал губы. — Хочу извиниться за поведение моих домашних за вчерашним обедом. Они, в целом, люди добрые, но, если им в голову втемяшится какая-нибудь дурная мысль, они с трудом отказываются от нее. Когда я узнал о вашем существовании, о том, что вы родили сына Франко, у меня не возникло подобных предубеждений. Я хотел познакомиться с вами независимо от ваших мотивов рождения ребенка вне брака. Одного взгляда на вас и короткой беседы достаточно для любого здравомыслящего человека, чтобы понять: вы вовсе не распутная интриганка, почуявшая, где можно поживиться. Дайте им время, и они образумятся. Образумятся, а иначе им придется иметь дело со мной. Пусть и прикованный на время к инвалидной коляске, я все еще глава семьи!
— О, пожалуйста! — Оливия пришла в ужас. — Я не хочу стать причиной семейных раздоров. То, о чем вы упомянули, не имеет значения, поверьте, — слабо возразила она.
— Еще как имеет! — резко бросил Никколо. Потом он продолжил более мягким тоном: — Вам нечего стыдиться. Франко, видимо, очень любил вас, и вы бы поженились, как только он получил бы развод. Именно так он поступил бы, я знаю... знал своего сына. — Голос подвел его, и у Оливии сердце защемило от сочувствия и одновременно восхищения силой характера старого синьора. — Я знаю, он не испытывал горячих чувств к своей жене, да и София не была влюблена в него. Это было известно практически всем. Их брак оказался неудачным с самого начала. Но что можно сделать в таком случае? Или сказать? Нельзя прожить жизнь детей за них самих. Остается только дать им возможность совершать ошибки и надеяться на то, что они будут учиться на них.
Оливия судорожно сглотнула слюну. Это ужасно, подобно Марине, Никколо считал ее связь с Франко основанной на большой любви. Они и представить себе не могут, что Франко лгал ей на каждом шагу, обманывал самым жестоким образом. К сожалению, она не может развеять их иллюзии, а это означает, что ее пребывание здесь основано на лжи.
Оливия с облегчением вздохнула при виде сиделки, которая подошла к ним и немедленно укатила своего подопечного, осыпая его градом упреков на итальянском языке. Эта сцена огорчила Оливию — получалось, что она втравила Никколо в большие неприятности. Я должна была хорошенько подумать, винила она себя, кусая губы, прежде, чем брать дело в свои руки в обычной для меня опрометчивой манере.
Находясь в крайнем смятении и считая, что не сможет спокойно смотреть, как Марина кормит и пеленает маленького Тедди, Оливия спустилась по ступенькам с террасы между двумя рядами вазонов, в которых росли благоухающие розы. В чистом голубом небе все жарче светило солнце, парк был погружен в тишину, если не считать звука ее шагов по узким, покрытым гравием дорожкам между симметричными клумбами. Она была здесь одна, и это обстоятельство помогло ей хоть немного успокоиться. Пьетро испарился, бедный Никколо водворен в свою темную комнату, а остальные, вероятно, уже готовятся к ланчу — пьют коктейли или что там делают богачи, чтобы убить время. Как бы там ни было, она не пойдет к ним, нет сил снова корчиться под их холодными презрительными взглядами. И есть о чем подумать в одиночестве. Добравшись до причудливого каменного фонтана, от которого лучами расходились узкие дорожки, Оливия подставила руку под падающую струю холодной воды, глубоко вдохнула и медленно выдохнула набранный в легкие воздух. И подпрыгнула от неожиданности, когда на ее плечо легла загорелая рука и холодный голос Пьетро произнес:
— Мучаетесь под грузом своих грехов?
Его пальцы сильнее сжали ее плечо, когда он разворачивал Оливию лицом к себе. Она чуть не задохнулась от возмущения и не нашлась с ответом. В солнечном свете в его темных глазах засверкали гипнотизирующие серебристые искры, от которых она была не в силах отвести взгляд.
С трудом проглотив ком в горле и проведя языком по пересохшим губам, Оливия попыталась скрыть вызванное им странное волнение дежурной репликой:
— Вы напугали меня.
— Я это понял. Нечистая совесть? — невозмутимо спросил Пьетро и добавил холодным голосом, от которого у нее начала покалывать и жечь вся кожа: — Я только что переговорил с отцом и выслушал кучу жалоб от его сиделки.
— О, ради всего святого! — Оливия побледнела. — Не вините его, во всем виновата я одна, — пробормотала она, уставившись в землю и желая провалиться на месте. — Это я предложила вывезти его на воздух. С ним все хорошо? Вы ведь не расстроили его?
Пьетро скривил рот, глядя на макушку ее опущенной головы.
— Он в порядке. Общается сейчас со своим физиотерапевтом и выглядит веселее и счастливее, чем когда-либо после известия о гибели Франко.
Ее приподнятые в испуге плечи медленно опустились. Получается, что я вовсе не подставила Никколо, иначе он не выглядел бы веселым и счастливым, подумала она. А «куча жалоб» направлена, конечно, против меня, что в конечном счете справедливо. Оливия подняла голову и, посмотрев прямо в глаза Пьетро, твердо заявила:
— Я не собираюсь извиняться за то, что вывезла вашего отца на террасу.
— Никто и не ждет от вас извинений. — Его рот дрогнул в усмешке. — Кроме, разве что, сиделки. Но ее мягко поставили на место. С сегодняшнего дня и до тех пор, пока он не встанет на ноги, отец будет получать хорошую дозу свежего воздуха и солнечного света. Каждое утро. И в вашей компании — с вами и Тедди.
Впервые Пьетро назвал ребенка по имени. До сих пор он предпочитал называть малыша только сыном Франко, как бы отрицая ее материнский статус. Не означает ли это, что Пьетро начинает признавать ненавистную мисс Добсон? Ее сердце наполнилось радостью, но, почувствовав, что краснеет, она упрекнула себя в чрезмерном эгоизме и глупости. Отведя от Пьетро взгляд, Оливия повернулась к фонтану, стараясь не думать о том, почему у нее дрожат колени, когда он смотрит на нее.