Сердце волка
Шрифт:
— Ну и что? — спросил Роберт. — Разве Штефан виноват в этом?
— Я так не думаю, — ответил Дорн, жестом сдерживая своего коллегу. — Нам просто очень хотелось бы узнать, кто и почему еще до того, как появятся новые невинные жертвы.
— Поверьте мне, я этого не знаю, — заверил Штефан. — Я бы сказал вам, если бы знал… Я, видите ли, хочу еще немножечко пожить.
— Может, хватит? — проворчал Вестманн. — Почему бы нам не арестовать этого типа и не продолжить разговор в управлении полиции?
Дорн — уже довольно нетерпеливо — поднял руку, чтобы заставить своего коллегу замолчать, но сказал:
— Да, почему бы и нет, господин Мевес? У меня есть все основания… Все же пять трупов, если я правильно посчитал.
«Значит, пять», — подумал Штефан. По всей видимости, полицейские еще не обнаружили трупы людей Баркова.
— У вас есть ордер на арест? — спросил Роберт.
— В подобных обстоятельствах он не нужен, — язвительно заметил Вестманн. — Можете мне поверить: если мы захотим, то сможем сейчас увезти с собой вашу сестру и ее мужа. Да и вас тоже.
— Вряд ли, — отрезал Роберт. — Даже если бы вы задержали нас, то уже через три часа мы снова были бы на свободе, а вы остались бы без работы. Можете мне поверить.
Дорн закатил глаза, а Штефан указал на Вестманна, а затем на шурина и сказал:
— А почему бы нам не запереть вас двоих в гараже и не посмотреть, кто из вас победит?
Уголки губ Дорна слегка дернулись, но он все же остался серьезным.
— Это не остроумно, господин Мевес, — заметил он. — Мы приехали сюда прямо из больницы, в которой лежала ваша супруга. То, что я там увидел, — самое жуткое из всего, с чем я сталкивался в своей жизни. А уж я много с чем сталкивался.
«Но в той котельной тебе побывать еще не довелось, — подумал Штефан. — И в темном помещении над лестницей тоже».
— Итак, назовите мне хотя бы одну вразумительную причину, по которой мне не следует вас сейчас арестовывать, — продолжил Дорн. — Хотя бы одну, но вразумительную. А то я постепенно начинаю терять терпение.
— Неужели, инспектор? — воскликнул Роберт. — Здесь это никого особенно не впечатляет. Такими заявлениями вы только выставляете себя в смешном виде. А еще…
Штефан почувствовал, что может случиться еще до того, как это произошло. Дорн все еще выглядел довольно спокойным. Ни по выражению его лица, ни по взгляду не было заметно, что он хоть как-то реагирует на слова Роберта. Тем не менее Штефан отчетливо почувствовал, что за внешним бесстрастием скрывается все нарастающее напряжение и вот-вот произойдет взрыв.
Дорн вдруг так резко повернулся, что Роберт от неожиданности запнулся на полуслове и невольно отступил на полшага.
— Хватит! — твердо сказал Дорн.
Он произнес всего лишь это слово, к тому же не повышая голоса. Однако та интонация, которой это было сказано, придала этому слову такой вес, что Роберт не только не стал больше ничего говорить, но и отступил от Дорна еще на шаг.
— И в самом деле, хватит, — через несколько секунд добавил Дорн. — Ввязываться в подобные игры у меня нет ни желания, ни времени. Черт бы вас всех побрал! Уже поздно! Мой рабочий день закончился еще четыре часа назад. Я хочу есть, я устал. Я хочу растянуться дома на диване, выпить со своей женой по стаканчику вина и послушать последние дворовые сплетни. Вам понятно? А вместо этого чем мне приходится заниматься? Какой-то там взорванной машиной! Убитым таксистом и тремя убитыми медсестрами! Застреленным профессором и восемнадцатилетним служащим, у которого в голове зияет дырка размером с кулак! Не говоря уже о том, что больница выглядит так, будто израильские спецслужбы проводили в ней боевые учения! А единственные свидетели всего этого свинства — ваша сестра и ваш зять! Так что не надо мне, черт возьми, советовать держать себя в руках!
То, как вел себя сейчас Дорн, на самом деле не соответствовало его реальному психическому состоянию. Он просто очень искусно разыгрывал спектакль — не более того. Когда он повернулся к Роберту и прервал его, он действительно вспылил, однако эта внезапная вспышка угасла так же быстро, как и возникла. Дорн всего лишь сказал Роберту то, что, с его точки зрения, должно было произвести в подобной ситуации наибольшее впечатление. Штефан невольно подумал, что все-таки не составляет труда видеть людей насквозь, если уметь это делать.
— Профессор Вальберг? — воскликнул Штефан. — Он… мертв?
— Он, служащий и три медсестры, которые, к своему несчастью, в этот вечер дежурили, — сказал Дорн. — Но вы, конечно же, ничего об этом не знаете, да?
Ни слова об убитом наемнике, которого Штефан обнаружил в палате Евы, ни слова о человеке Уайта! Не упомянул Дорн и о двух трупах, оставшихся лежать на газоне. Неужели Штефану расставили ловушку?
— Я действительно ничего не знаю, — ответил Штефан. — Я хочу сказать, что я… Мне известно, что там что-то произошло, но не знаю, что именно.
— Та медсестра, с которой вы разговаривали, совершенно другого мнения, — заметил Вестманн. Он слегка наклонил голову набок. — Насколько я помню, она охарактеризовала ваше состояние словом «паника».
— Это вполне подходящее слово, — заметил Штефан. — А как бы вы себя чувствовали? Я ведь, услышав выстрелы и крики, схватил Ребекку и дал оттуда деру. А что же мне, по-вашему, следовало делать? Войти внутрь, чтобы меня пристрелили?
— Конечно, нет, — ответил вместо Вестманна Дорн. — Вы вели себя абсолютно правильно. Если я кого и боюсь больше, чем убийц-психопатов, так это не очень искушенных в подобных делах любителей острых ощущений, которые строят из себя джеймсов бондов. Но вам следовало подождать, пока не приедем мы. Почему вы не закрылись в каком-нибудь помещении и не дождались нас, вместо того чтобы носиться по городу как угорелые?
— Потому что я отнюдь не считаю себя кем-то вроде Джеймса Бонда, — пояснил Штефан. Как ни странно, он отчетливо осознавал, что именнохочет от него услышать Дорн. — Я, черт возьми, перепугался — и за Ребекку, и за свою собственную жизнь! Это что, так уж постыдно?
— Нет, — сказал Дорн. — Я просто не уверен, что это соответствует действительности.
— Что вы имеете в виду?
— Именно то, что говорю, — произнес Дорн. — Быть может, я не очень хороший полицейский, однако у меня все же есть кое-какой опыт. Даже у никудышного полицейского с годами вырабатывается умение разбираться в людях.