Сердце волка

Хольбайн Вольфганг

— Извините. Я немножко нервничаю, но вас это совершенно не касается.

Эти слова, похоже, рассердили стоявшую перед ним молодую женщину еще больше, чем его прежний грубоватый тон, а потому Штефан предпочел не продолжать разговор, чтобы ненароком не подлить масла в огонь. Одним из его существенных недостатков, несомненно, являлось то, что в затруднительных ситуациях он обычно произносил — хотя и исключительно с благими намерениями — самые что ни на есть неподходящие слова, от которых эти ситуации лишь усугублялись. Именно поэтому в репортерском мире он относился не к тем, кто пишет о мировых событиях, а к тем, кто их фиксирует на фотопленку.

Медсестра, бросив

на него негодующий взгляд, ушла в помещение для дежурных. Штефан, стремительно шагая, направился к палате в другом конце коридора. Он зашел туда, не постучавшись, и увидел то, что и ожидал увидеть.

Узкое пространство между стеной и находившейся напротив нее высокой — до самого потолка — стеклянной перегородкой едва-едва позволяло проехать на кресле-каталке. Тем не менее Бекки сумела протиснуться в помещение и — хотя, как прекрасно понимал Штефан, малейшее движение причиняло ей боль — наполовину привстала со своего кресла, левой рукой опираясь об его подлокотник, а правой — о стеклянную перегородку. Поскольку Штефан стоял позади Ребекки, он не мог видеть ее лица, однако он и так знал, какие чувства оно выражало.

То, что ему предстояло, он воспринимал очень болезненно. И он, и Ребекка пока избегали говорить о девочке: Ребекка — потому, что, с ее точки зрения, тут и не о чем было говорить, а он просто боялся говорить на данную тему, хотя и понимал, что такой разговор неизбежен. Штефан, конечно же, осознавал, что эта неопределенность не может длиться бесконечно, но он, по крайней мере, надеялся, что у него еще есть немного времени. Кроме того, он — черт возьми! — также надеялся и на то, что разговор с Ребеккой об этом состоится с глазу на глаз и не при таких обстоятельствах, как сейчас.

Штефан тихонько подошел к креслу-каталке, слегка кивнул своему шурину и положил ладони на спинку кресла. Ребекка, по всей видимости, заметила, что он пришел, однако лишь на мгновение посмотрела на его отражение в стеклянной перегородке. Так и не дождавшись, чтобы она обернулась к нему, Штефан нехотя обратил внимание на вторую, б о льшую часть палаты по ту сторону стекла.

Конечно же, увиденная им картина не была для него новой. Хотя за последние две недели он бывал здесь далеко не так часто, как Ребекка, но все же бывал, и много раз. В находившемся за стеклом помещении, рассчитанном на три кровати и аппаратуру для проведения интенсивной терапии, сейчас расположился лишь один-единственный пациент. Тем не менее казалось, что оно заполнено буквально до предела. Среди огромного количества всевозможных медицинских устройств (многие из которых, насколько знал Штефан, были здесь не очень-то и нужны) и прочих предметов больше всего привлекал к себе внимание привезенный из Волчьего Сердца ребенок. Он был абсолютно здоров. Вокруг него высились целые горы игрушек, в том числе плюшевые звери, кукольная мебель, различные погремушки и другие разноцветные штучки, которыми Ребекка за последние две недели буквально завалила девочку. Кроме того, там еще находилась профессиональная кинокамера с соответствующим штативом и мониторами.

Медсестра, стоявшая по другую сторону стеклянной перегородки и державшая девочку на руках так, чтобы Ребекка могла ее видеть, буквально терялась на фоне всего этого изобилия. Судя по выражению ее лица, она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Штефан кивнул ей, и она, широко улыбнувшись, кивнула в ответ. Он уже забыл имя этой медсестры (Штефан вообще плохо запоминал имена), хотя ему во время посещений этой палаты довольно часто приходилось ее видеть и он даже предположил, что заведующий

отделением назначил эту медсестру ответственной за девочку. Судя по ее произношению, она была родом откуда-то из бывшей Югославии, точнее, из одного из тех государств, которые образовались на ее развалинах и названия которых менялись так часто, что не стоило и труда их запоминать.

Кроме не особенно счастливого выражения лица медсестры, в этой сцене бросалось в глаза еще одно явное несоответствие: медсестра держала девочку так, как будто это был младенец, однако та уже давно выросла из этого возраста. По предположениям врачей, ей было года четыре, а то и все пять лет, но она была одета в предоставленные больницей ползунки, завернута в топорщившиеся одноразовые пеленки и лежала на руках медсестры очень тихо, почти без движения, — то есть так, как и в самом деле ведут себя младенцы.

— Она сегодня очень спокойная, — сказала Ребекка.

Эти слова были обращены не к Штефану, а к брату Ребекки, но Штефан отреагировал на них пожатием плеч. Он тоже чувствовал себя не в своей тарелке и при этом подозревал, что, скорее всего, то же самое испытывает и брат Ребекки. Роберт прекрасно знал, что думает Штефан об этой возне с девочкой, и в глубине души Штефан был уверен, что Роберт мысленно солидарен с ним, а не со своей сестрой. Однако то, что Роберт думал, и то, что он делал, часто не совпадало.

— Может быть, ей не очень нравится, что ее разглядывают, как зверюшку в зоопарке, — предположил Штефан.

Ребекка наконец повернулась к нему. Это движение было для нее довольно трудным и, без сомнения, причинило ей боль.

— Ты сегодня поздно, — сказала она, проигнорировав слова Штефана.

Штефан пожал плечами:

— Я сегодня должен был прийти на прием на час позже, да и очередь была большая. А что, тут что-то… произошло?

Он движением руки указал на девочку. Медсестра по-своему поняла его жест: она повернулась и положила ребенка в детскую кроватку с хромированной решеткой, откуда она его перед этим взяла. Штефан не знал, как долго Ребекка и Роберт стояли здесь, но с таким большим ребенком на руках можно было устать уже через несколько минут.

— Нет, — ответил Роберт.

Одновременно с ним Ребекка сказала «да».

— Вот так! — иронично заметил Штефан. — А нельзя ли это пояснить?

— Сюда приходила… — начала Ребекка, и уже по этим двум словам Штефан понял, как волновало Ребекку то, о чем она сейчас собиралась рассказать.

Однако Роберт тут же перебил свою сестру и заявил твердым авторитетным тоном:

— Мы все объясним, не переживай. Но пожалуй, не здесь. Давайте выйдем отсюда. — Он слегка улыбнулся Ребекке. — Может, нам еще удастся незаметно вернуть тебя в палату, прежде чем твоего врача хватит удар.

— Да пусть его хватает что угодно! — воскликнула Ребекка, пожав плечами. — Я здесь пациентка, а не заключенная.

Она попыталась развернуть свое кресло-каталку, но у нее ничего не получилось. Тогда Штефан ухватился за кресло сзади и выкатил его в коридор. Когда он там развернул кресло и хотел было покатить Ребекку к выходу, она решительно покачала головой и схватилась обеими руками за колеса. И Штефан, и Роберт неодобрительно нахмурились, но Штефан достаточно хорошо знал свою жену и потому лишь пожал плечами и стал молча смотреть, как она катит свое кресло сама, хотя это и доставляло ей тяжкие мучения. Но Ребекка не сдавалась. Штефан и Роберт знали, что движения причиняют ей сильную боль, и Штефан в душе надеялся, что ее гонора хватит максимум до лифта, а затем победит благоразумие и Ребекка согласится, чтобы ее кресло катил он или ее брат.