Сердце Ворона
Шрифт:
— Пойдем со мной.
— Нельзя входить в лес, — ответила она! — Это запрещено.
— Нам с тобой можно, Каретха,
— Проклятие ждет любого смертного, вошедшего в лес. Это знают все.
— Проклятие падает не на всех. Сюда входил Коннавар. Сюда входил Бэйн. Доверься мне. Идем.
Забросив за спину холщовый мешок с собранными травами, Каретха взяла его за руку и вошла в лес. Она до сих пор не понимала, что заставило поступить ее так. Мать всегда предупреждала дочь об опасностях, предостерегала против незнакомцев и их нехороших привычек.
Риамфада привел ее на небольшую полянку. Над пламенем костра
— Ловко, — сказала она. — Можно потрогать?
— Потрогай и можешь оставить себе. Девочка приколола брошку к платью:
— Очень красиво.
— Но видеть ее сможешь только ты.
— Почему?
— Потому что она волшебная и принадлежит только тебе.
— А она может творить чудеса?
— Еще нет. Но сможет.
— Когда?
— Когда я научу тебя всему, что ты должна знать. Каретха прикоснулась к броши. Она была теплая и словно живая.
— Ты живешь где-то здесь?
— Нет, я умер где-то здесь.
Ведунья улыбнулась, вспомнив, что тогда, в далеком прошлом, его заявление даже не удивило ее. Она опустила взгляд и поднесла руку к маленькой броши, украшающей полинявшее зеленое платье.
Воспоминания принесли облегчение.
Ведунья поднялась и взялась за работу.
Достав из бархатного узелка кристалл, она взяла его в руки и несколько раз повторила заклинание, которому много лет назад научил ее Риамфада. Освободив сознание от всего тяжелого и неприятного, женщина сосредоточилась на чистом и ясном: свежести воздуха, птичьих трелях, шуме листьев и шорохе трав. Она представила поток энергии, излучаемой солнцем, золотистый и оживляющий; поток энергии, исходящей от реки, ясный и светлый; поток энергии, льющейся от леса, целительный и зеленый.
— Я — сосуд, пустой и незапятнанный, — твердила Ведунья, ощущая, как сила природы наполняет ее.
Кристалл в руках становился все теплее и теплее. Его цвет менялся с белого на серый, с серого на черный. В нем появились и стали расти золотистые нити, похожие на стебли желтой травы. Они утолщались, набухали, пока не заполнили весь кристалл, превратившийся в нечто вроде слитка чистого золота.
С ее губ слетел усталый вздох. Ведунья встала и, выйдя на середину поляны, положила золотой слиток на иссушенную солнцем, пожелтевшую траву. Потом опустилась на колени и произнесла семь магических слов.
Кристалл засиял. Трава вокруг него набрала силу, окрепла, позеленела. Ведунья закрыла глаза. Магия кристалла растекалась по поляне, оживляя голубые цветы, и коснулась древних дубов.
Когда она открыла глаза, то увидела, что лужайка преобразилась, трава подросла и напиталась соками, деревья прониклись новой жизнью. Воздух наполнился сладким, медовым ароматом,
Она легла на траву и провалилась в глубокий сон.
Во сне ей явился Риамфада. Он шел в тени каких-то незнакомых гор. То была страна редкой, изысканной красоты, наполненная магией: над широкими озерами кружили стаи птиц, в густом лесу и высокой траве жили звери.
— Где это место? — спросила она.
— Это дом, — ответил он.
Чайну Шаде хватило нескольких минут, чтобы проникнуться неприязнью к епископу Эльдакра. Через час он уже ненавидел его. Только Исток ведает, какие чувства наполняли бы его, если бы ему пришлось провести в обществе этого человека целый день.
Чайн и Горайн отобедали с епископом в его сказочном особняке, расположенном за собором Альбитана, Сложенный из известняка и облицованный мрамором дворец был заполнен восточными коврами, шелками, кружевными шторами, мебелью, обитой тонкой и мягкой кожей. Повсюду стояли слуги в красных ливреях, все вокруг сияло и блестело, гостям подносили новые и новые блюда. И в центре этого великолепия и суеты восседал епископ, похожий на огромного, раздувшегося красного паука. Глядя на него, Чайн подумал, что невзлюбил этого человека с самого начала. Боец и атлет, он презирал обжор и нерях, а епископ был так толст, что казалось, вот-вот лопнет. Чемпион не мог отвести глаз от золотых колец, красующихся на каждом из десяти пальцев хозяина дома.
Обещанный обед оказался настоящим пиршеством: три жареных гуся, молочный поросенок, несколько цыплят, целые блюда тушеных овощей. Пирожных и сладостей, вина, эля и более крепких напитков было в изобилии, и двадцать собравшихся за столом гостей поглощали предложенные яства с жадностью людей, не видевших пищи по меньшей мере месяц. Чайн заказал бифштекс и немного поджаренного хлеба. Ни вина, ни эля он не пил, и его раздражало, что Горайн так и не смог удержаться от золотистого уисгли.
— Тебе же до боя меньше двух часов, — предупредил Шада.
Горайн усмехнулся:
— Я лучше дерусь на полный желудок.
С набитым брюхом никто лучше драться не станет, подумал Чайн, но спорить не стал. В конце концов, состязания в этой глуши представлялись им обоим не столько настоящим турниром, сколько приятной прогулкой.
Епископ усадил Шаду справа от себя и сразу начал рассказывать о том, какая высокая для него честь принимать у себя в доме легендарного бойца.
— Я видел почти все ваши схватки. Замечательно. Знаете, в молодости мне и самому довелось выступать на помосте. — Он помахал пухлым кулаком. — Удар у меня был неплохой.
«Тебе бы не кулаком хвастать, а брюхом, — подумал Чайн».
Молоденькая служанка подлила в позолоченный кубок епископа густого красного вина. Толстяк усмехнулся и похлопал девушку пониже спины. Чайн отвернулся. Он уже заметил, что никто из сидевших за столом не предложил поблагодарить Исток Всего Сущего за дарованную пищу, а теперь получил доказательство того, что епископ не только обжора, но и распутник. Все это, мягко говоря, угнетало.
Шада вежливо слушал епископа, а тот, не умолкая, повествовал о своей удачно сложившейся жизни, сыпал бесконечными анекдотами, иллюстрирующими его безграничную мудрость и то уважение, которое питали к нему во всех уголках империи.