Сердце, живущее в согласии
Шрифт:
– Военные запретили шествия.
– Что? – удивилась я, спросив излишне громко. – Почему?
У Ба поморщился. В это время солдаты встали из-за столика. Услышав мои вопросы, они с любопытством посмотрели на меня, но не остановились, вышли на улицу, сели в армейский джип и уехали. Поднявшееся облако пыли поплыло в сторону дворика, оседая на столиках и полу. Я даже закашлялась.
Брат, наоборот, вздохнул с облегчением:
– Армия не любит демонстраций.
– Даже когда люди идут почтить память двух великих сердец? Память удивительной любви? – удивилась
– В особенности это. – У Ба отхлебнул остывший чай. – Чего сильнее всего боятся вооруженные люди? Других вооруженных людей? Нет! Чего наиболее страшатся жестокие? Жестокости? Снова нет! Что опаснее всего для охваченных ненавистью и эгоизмом? Больше всего они боятся любви.
– Неужели военные видели угрозу в цветах, что безоружные люди несли к дому Ми Ми? Что в них опасного?
– Те, кто любят, уже опасны. Они не знают страха. Они подчиняются иным законам.
Мы встали. У Ба хотел расплатиться, однако официантка сказала что-то по-бирмански. Мой брат ей ответил, после чего оба засмеялись.
– С нас не берут денег. Это было угощение от хозяев.
– Спасибо, – сказала я.
– Эта женщина хочет тебя поблагодарить.
– За что?
– За возможность проявить доброту к тебе.
Я слишком устала, чтобы понимать здешнюю логику, а потому приветливо улыбнулась официантке, и мы ушли.
– Может, наймем повозку и съездим за твоими вещами? – предложил У Ба. – Представляю, до чего ты устала.
– Ничего, дойду пешком. Здесь недалеко, и рюкзак у меня совсем не тяжелый.
У Ба снова закашлял. Первый раз я услышала его кашель за столом: сухой, пронзительный.
– Ты простудился?
Он покачал головой и взял меня за руку. Мы пошли к отелю. Всякий раз, когда я ускоряла шаг, У Ба деликатно меня сдерживал.
Солнце отбрасывало длинные тени и вскоре скрылось за горами. Стало прохладнее.
У Ба остался в вестибюле, а я поднялась на второй этаж за рюкзаком. Не желая обижать владельца отеля, заплатила за две ночи.
Я собиралась нести рюкзак сама, однако У Ба, глухой к возражениям, взвалил его себе на спину и торопливо вышел из отеля.
Глава 9
Я умирала от желания увидеть преображенный дом брата. Посланных денег должно было хватить на капитальный ремонт жилища У Ба.
Узкая тропка, петляющая между банановых деревьев и деревьев папайи, вывела нас к реке. У Ба часто останавливался, чтобы успокоить дыхание, но наотрез отказывался отдать рюкзак. Я узнала деревянный мост. Миновав его, мы поднялись по крутому склону, прошли мимо ветхих хижин. Казалось, первый же сильный ветер подхватит их и унесет неведомо куда. Покосившиеся стены и крыши были сплетены из сухих пальмовых листьев, бамбуковых стеблей и трав. Во многих дворах топились земляные очаги, и в темнеющее вечернее небо поднимались столбы белого дыма. Завидев нас, галдящие ребятишки бросали игры и вовсю глазели на двоих взрослых.
Дом брата скрывался за живой изгородью из цветущих бугенвиллей, стебли которых дотягивались до самой калитки. В наступающих сумерках цветки казались красными огоньками. Мы не без
Мы поднялись на крыльцо. На первый взгляд дом и внутри почти не изменился. То же коричневое кожаное кресло. Та же пара кушеток с истертой обивкой. Маленький кофейный столик, темный шкаф. Картина маслом, изображающая лондонский Тауэр. Новым был красный алтарь… На стене висели фотографии Ми Ми и нашего отца – Тина Вина. Кусочек его нью-йоркской жизни. Вернувшись домой, я послала У Ба этот снимок. Перед фотографиями лежали красные цветы гибискуса и горстка риса. Если я не ошибалась, раньше это место занимала статуя Будды. Я вспомнила нью-йоркскую квартиру. В какой из нераспакованных коробок лежала такая же фотография отца?
По периметру гостиной были расставлены пластмассовые ведра. Вряд ли они часть какого-то ритуала… Вспомнив о пчелах, я взглянула на шкаф, где они жили. Пусто.
– А где пчелы?
– Увы, они покинули мой дом и нашли себе новое пристанище. Где – не знаю, – ответил У Ба, снимая с плеч рюкзак. – (Я облегченно вздохнула.) – Их место заняли две змеи.
– Кто? – пролепетала я, застыв на месте.
– Две кобры.
– У Ба, нельзя так шутить.
– Мы неплохо уживались, – сказал он, удивленно глядя на меня.
– У Ба, тебе ли не знать, насколько опасны кобры. Они ядовиты! Один укус – и человек умирает.
– Кобры не причинили мне вреда, – спокойно возразил брат.
Он не понял моего испуга.
– Где они сейчас? – спросила я, борясь с желанием вскочить на кофейный столик.
– Не знаю.
– Что?! – Я была на грани истерики.
– Однажды они просто исчезли.
– Что значит «исчезли»? Когда ты видел их в последний раз? На прошлой неделе? Месяц назад? Когда?
У Ба вдруг расхохотался и несколько минут не мог успокоиться.
– Уже и не помню. Ты же знаешь: в моей жизни время не играет особой роли. Должно быть, уползли год назад. Или два.
– То есть сейчас их нет ни в доме, ни во дворе?
– Да. Я же сказал, что они исчезли. Куда – тоже не знаю.
Мне стало чуточку легче.
– И ты не боялся?
– Чего?
Брат вовсе не поддразнивал меня. Он действительно не понимал моего беспокойства. Я это видела по его глазам. По маленьким карим глазам, говорившим: «Не понимаю, чт'o так взволновало сестренку».
– Чего? – переспросила я. – Они могли тебя укусить. Ты бы мог умереть.
Он долго молча смотрел на меня и добросовестно пытался понять.
– Нет, – сказал наконец У Ба. – Этого я не страшился.
Думаю, я ему завидовала.
– Спать ты, конечно же, будешь на моей кровати.
У Ба отодвинул выцветшую зеленую занавеску, открыв комнатку с деревянной полкой, ночным столиком и стулом. С потолка свешивалась лампочка без абажура. У Ба не преувеличивал: скачки напряжения давали о себе знать.