Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал
Шрифт:
Валме слегка поморщился, представляя, что бы изрек в связи с сыновней промашкой папенька, и пересчитал покрытые пылью бутылки. Каяться Алве не хотелось, но в скандале было нечто не позволявшее выбросить его из головы. Наглость Фальтака и Сэц-Пьера, плач Эвро, ужас Марианны, непонятная лихость самого Марселя — все это как нахлынуло волной, так и отступило, но на мокром песке остались ракушки и бледная глубоководная рыбина. Видимо, ядовитая.
Виконт подхватил поднос с уже наполненными бокалами, привычно глянул под ноги и вспомнил, что Котик остался утешать даму. Когда пес вернется в посольство и не обнаружит Алвы, он примется ныть. Что
— Господин Первый маршал, — патетически воскликнул Валме, — знаете ли вы, что, моя голову, мы отрекаемся от своего естества? Это ли не повод оставить Габайру без сорокалетней «Крови»?
Рокэ не ответил. Он лежал ничком на бежевом ковре, вдруг расцветшем темно-красными гвоздиками. Марсель вполголоса выругался. Совершенно по-адуански.
Вместо обезболивающего Ричард выпил вина. Он не хотел, не имел права спать, а лекарские снадобья неминуемо бы вызвали сон, и Дикон их вылил. Терпеть было еще трудней, чем после леса Святой Мартины, и все равно сдаваться юноша не собирался. Сюзерен погиб, но Талигойя жила и нуждалась в защите. В еще большей защите нуждалась Катари. Оставлять королеву в руках Левия было нельзя, но увести ее из Нохи может только Иноходец, который сейчас ничего не соображал.
Собственными руками застрелить друга и государя, исполняя его же приказ, государя, которого не успел спасти, опоздав всего лишь на минуту… От такого сломается и более сильный. Смог бы он сам спустить курок, Дикон не знал — все вышло слишком страшно и стремительно.
— Монсеньор, конные носилки готовы, но доктор высказывает озабоченность…
— К Леворукому!
Дикон встал. Быстрее, чем нужно, за что и поплатился. В глазах потемнело. Слуга рванулся на помощь, но юноша вывернулся и даже не застонал.
— Откройте церковь.
— Лестница…
— Еще одно слово, и ты у меня не служишь.
Думать о лестнице и о себе, потеряв сюзерена? Думать о лестнице, когда только дриксы спасают столицу от Ноймаринена, а на юге спасать некому? Дорак будет здесь самое позднее к лету. Нужно отбиться хотя бы от него, иначе брат лжекардинала довершит то, что не успел Сильвестр. Надо подготовить отпор, и начать лучше с Халлорана. Он человек хоть и недалекий, но честный и к тому же северянин…
— Монсеньор, вам помочь?
Святой Алан, сколько же в этом доме болванов!
— Нет!
Подниматься по крутым ступенькам с улыбкой, не имея возможности опираться о перила, было почти невыносимо, но Дикон шел. Принц Эрнест из «Плясуньи-монахини» с пробитой грудью проскакал от Фебид до Канлэа, чтобы упасть у порога Эльвиры. Ричард не упал, он даже смог зажечь свечу у ног святой. Рыженький огонек поджег алмазные росы, заиграл на покинутом клинке. Осторожно присев, Дикон тронул холодную сталь. Он обменял кинжал Скал на меч Ветра, и этого не изменить, как не оживить Альдо. Реликвия навсегда останется в храме. Конечно, не на плаще, а на постаменте в виде Скалы. Скала, в ней кинжал, и рядом — негасимая свеча, память об отце и сюзерене. Надо узнать, не осталось ли у Альдо сына хотя бы от служанки из Сакаци. Кровь Раканов не может иссякнуть, она где-то да есть…
— Я должен идти, — негромко сказал Ричард. — Нас осталось только двое — я и Робер…
Двое Повелителей, словно в насмешку, лишенные реликвий.
В Надоре ничего подобного не хранилось, в этом юноша был уверен. Реликвия могла осесть в Кабитэле, затеряться в Лараке и, самое скверное, угодить в Ноймаринен вместе с Юлианой Надорэа. Уж не потому ли потомки Ферра стали полукоролями? Теперь они претендуют на регентство, но отдать им Талиг — значит утопить страну в крови. Впрочем, Агарис и Гайифа еще хуже.
Остается дать отпор как прихвостням Олларов, так и окружившим Талиг хищникам, избрать нового короля и заставить склониться перед ним всех, от последнего адуана до Эсперадора. Невозможно? Может быть, но «невозможно» — глупое слово. И трусливое к тому же. Это доказано хоть Дарамой, хоть лесом Святой Мартины, хоть тем, что сотворил Ворон у эшафота. Надо забыть слово «нельзя» и идти вперед, только так и можно победить.
— Монсеньор, — доложил из-за порога камердинер, рядом с которым торчал какой-то гимнет, — прибыл граф Лаптон. Он настаивает на немедленной встрече. Я проводил его в кабинет.
— Хорошо. Подайте туда вина. «Слез», не из самых старых. Носилки не отпускайте.
Из Лаптона такой же гимнет-капитан, как из Наля, но кузен, в отличие от родича Рокслеев, знал себе цену и умел себя вести. Он никогда не потащил бы подчиненных в дом, а Лаптон без гимнетов не ходит.
— Я могу уделить вам не более получаса. — Как трудно быть вежливым со сломанными костями, да еще глядя на дурака. — Вино сейчас подадут.
— Сожалею, но вынужден отказаться. — Толстяк протянул Ричарду украшенную печатями бумагу. — Я рад, что вы уладили дела с Создателем. Его прощение вам потребуется.
— «Пусть Создатель благ и милосерден, я, немилосердный, не прощу», — заставил себя усмехнуться Ричард. Лаптон захлопал глазами — Дидериха он, естественно, не узнал. Дикон вскрыл пакет. По груди протащился холодный оползень, чудовищно тяжелый. Дыханье перехватило, и юноша не сразу понял смысл написанного. Пришлось перечитать.
«Именем Его Величества Карла Четвертого приказываю взять под стражу и доставить в Багерлее Ричарда Окделла, обвиняемого в государственной измене, соучастии в убийстве Его Величества Фердинанда Второго, покушении на жизнь регента Талига и Первого маршала Талига герцога Алва, лжесвидетельстве, расхищении государственной казны, соучастии в многочисленных убийствах и прочих преступлениях.
Арестованного надлежит содержать под строжайшим надзором, исключающим как возможность бегства, так и возможность самоубийства. В связи с полученным сегодня увечьем цепи надевать лишь в исключительном случае.