Сердце
Шрифт:
Марко бросился к ней, она протянула похудевшие руки и прижала его к груди, потом она засмеялась, зарыдала и, задыхаясь, упала опять на подушку.
Но сейчас же она овладела собой и закричала, обезумей от радости, покрывая поцелуями голову сына:
— Как же ты очутился здесь? Почему? Неужели это действительно ты? Как ты вырос! Кто же привез тебя? Как, один? Ты здоров? Это ты, мой Марко! Это не сон! Говори же со мной! — Потом, неожиданно изменившимся тоном, она продолжала: — Нет, молчи! Подожди!
И, стремительно обернувшись к доктору, она
— Скорей, скорей, доктор! Теперь я хочу поправиться. Я готова. Не теряйте ни минуты. Уведите Марко, чтобы он ничего не слышал. Мальчик мой, это пустяки. Ты мне всё расскажешь потом. Еще один поцелуй! Иди. Теперь я готова, доктор.
Марко увели. Хозяева быстро вышли, с больной остались только доктор и его помощник, которые закрыли дверь. Синьор Мекинес хотел увести Марко в дальнюю комнату, но это оказалось невозможным, — он как будто прирос к полу.
— Что это значит? — спросил он. — Что с моей матерью? Что с ней делают?
Тогда инженер Мекинес, спокойным голосом, пытаясь всё время увести мальчика подальше, стал объяснять ему:
— Вот что, слушай. Сейчас я тебе всё скажу. Твоя мать больна, ей нужно сделать небольшую операцию; пойдем со мной, я всё тебе объясню…
— Нет, — возразил Марко, не двигаясь с места, — я хочу оставаться здесь, объясните мне всё здесь.
Инженер стал рассказывать ему всё подробно…
Но вот в дверях появился доктор и сказал:
— Твоя мать спасена. Она будет жить.
Марко взглянул на него и вдруг бросился к его ногам, повторяя:
— Спасибо, спасибо, доктор! Доктор бережно поднял его, говоря:
— Встань… это ты, маленький герой, это ты спас свою мать.
Лето
Среда, 24 мая
Генуэзец Марко — предпоследний маленький герой, с которым мы познакомились в этом году. Теперь нас ожидает только еще один, в июне.
Вообще нам осталось всего два месячных испытания, двадцать шесть дней занятий, шесть четвергов и пять воскресений. Чувствуется, что наступает конец учебного года. Деревья в саду, покрытые листьями и цветами, бросают приятную тень на гимнастическую площадку. Школьники одеты по-летнему, и когда мы выходим на улицу, то приятно видеть, как всё изменилось по сравнению с прошлыми месяцами. Нет больше волос, падающих на плечи, все головы острижены. Всюду мелькают голые ноги и голые шеи, соломенные шляпы самых разнообразных фасонов, с развевающимися сзади лентами, рубашки и галстуки всех цветов и оттенков. На каждом из малышей сверкает что-нибудь красное или голубое: отвороты, Кантики, кисточки, какая-нибудь яркая тряпочка, пришитая заботливыми материнскими руками, чтобы ее сынок выглядел понаряднее. Принарядились даже самые бедные.
Некоторые мальчики приходят в школу без пальто, как будто они случайно выбежали из дому. Многие носят белые спортивные костюмы. Один малыш из класса учительницы Делькати одет с головы до ног во всё красное и похож поэтому на вареного рака. Кое-кто щеголяет в матросских костюмчиках.
Но
Коретти снял свой берет из кошачьего меха и теперь ходит в сером шелковом дорожном картузе. Вотини одет в шотландский костюм и выглядит очень элегантно. Кросси щеголяет с открытой грудью. Прекосси утопает в синей блузе кузнеца.
А Гароффи? Ему пришлось расстаться с накидкой, под которой он прятал свои товары, и теперь всем видны его карманы, набитые всякой всячиной.
Сейчас хорошо видно, что у кого в карманах: сложенные из газетной бумаги веера, дудочки, рогатки, чтобы стрелять в птиц, всякие травки, майские жуки, которые вылезают из карманов и потихоньку ползают по курточкам.
Многие малыши приносят учительницам букетики.
Учительницы тоже все одеты по-летнему в светлые или яркие платья. Только «монашка» по-прежнему во всем черном, да учительница с красным пером на шляпе не заменила его ничем другим, но зато повязала себе на шею розовый бант, весь измятый лапками ее учеников, с которыми она всё время бегает и смеется.
Настало время черешен, бабочек, музыки на улицах и поездок за город. Многие мальчики из четвертого класса уже бегали купаться в По.
Все уже мечтают о каникулах.
Каждый день мы выходим из школы всё более нетерпеливые и веселые.
Мне грустно только смотреть на Гарроне, одетого в траур и на мою бедную учительницу первого класса, которая с каждым днем всё худеет и бледнеет, и всё больше кашляет. Она теперь ходит сгорбившись и так грустно со мной здоровается.
Школа
Пятница, 26 мая
Ты начинаешь уже понимать, Энрико, всё поэтическое очарование школы. Но теперь ты видишь свою школу только изнутри, а она покажется тебе еще намного прекраснее и поэтичнее лет через тридцать, когда ты посмотришь на нее со стороны, провожая туда своих сыновей. Ты увидишь ее тогда такой, какой я вижу ее сейчас. Ожидая тебя, я повернул по пустынной, улице, обошел здание и прислушался к тому, что происходило за окнами первого этажа, закрытыми ставнями.
У одного из окон я услышал голос учительницы, которая говорила: «Ах, какое огромное „Т“, сынок мой, это не годится…» Из соседнего класса слышался громкий голос учителя; он диктовал: «Купили пятьдесят метров материи… по четыре лиры пятьдесят чентезимо за метр… перепродали ее…»
Потом я услышал, как учительница с красным пером на шляпе читала вслух: «Тогда Пьетро Микка с зажженным фитилем…»
В следующем классе что-то жужжало, как будто в нем заперта была стайка птиц, — это означало, что учитель на минуту вышел из класса.