Сердце
Шрифт:
Потом он встал на ноги, воскликнул:
— Да здравствует сорок девятый полк! — и выпил всё до дна. — А если вам придется тоже строиться в ряды, то смотрите, мальчики, держитесь крепко, как держались мы, старики!
Было уже поздно. Мы с песнями сбежали с холма и зашагали большими шагами, взявшись под руки. Мы подошли к По, когда уже стемнело и в воздухе летали тысячи светлячков.
Расстались мы только на площади Статуто, после того как условились встретиться опять в следующее воскресенье, чтобы вместе идти в театр Виктора-Эммануила, где будут раздавать награды ученикам
Какой это был чудесный день! Каким счастливым вернулся бы я домой, если бы не встретил мою бедную учительницу. Я столкнулся с ней, когда она спускалась по нашей лестнице, почти в полной темноте. Она узнала меня, взяла обе мои руки и прошептала:
— Прощай, Энрико, не забывай меня! Мне показалось, что она плакала. Когда я вернулся домой, то сказал маме:
— Я встретил свою учительницу.
— Да, она отправилась, чтобы лечь в постель, — ответила мама, у которой были красные глаза. Потом, пристально глядя на меня, она грустно-грустно прибавила: — Твоя учительница… очень больна.
Раздача наград ученикам вечерних школ
Воскресенье, 25 июня
Как и было условлено, мы все вместе пошли в театр Виктора-Эммануила посмотреть на раздачу наград ученикам вечерних школ. Театр был украшен, как и четырнадцатого марта, и полон народа, но на этот раз почта исключительно семьями рабочих, а партер был занят воспитанниками капеллы. Они спели гимн в память погибших солдат, и спели так хорошо, что, когда окончили, все поднялись со своих мест, стали аплодировать и кричать так, что хору пришлось пропеть этот гимн еще раз.
Потом рабочие — ученики вечерних школ, заслужившие премии, длинной шеренгой стали проходить мимо городского гол вы, префекта и других важных синьоров, которые вручали им награды: книги, книжки сберегательных касс, дипломы и медали.
В одном углу партера я увидел Кирпичонка рядом с его матерью, в другом месте — директора, около которого торчала рыжая голова моего бывшего учителя второго класса.
Первыми прошли ученики вечерней школы рисования: ювелиры, резчики по камню, типографские рабочие, а также столяры и каменщики; потом потянулись ученики торговых школ, за ними — ученики музыкальной школы, среди которых были и мальчики и взрослые рабочие.
Все они были разодеты по-праздничному. Их встречали громом рукоплесканий, и они смеялись в ответ.
Наконец вышли ученики вечерних начальных школ, и тут-то и началось самое интересное. Они были всех возрастов, всех специальностей и одеты самым различным образом. Тут были и седые мужчины, и мальчики ремесленники, и рабочие с большими черными бородами. Молодежь держалась свободно, взрослые немного смущались. Публика аплодировала самым старым и самым молодым.
Но никто из зрителей не смеялся, как это было на наше празднике, все лица были внимательны и серьезны. У многие награжденных в партере сидели жёны и сыновья, и некоторые малыши, когда их отец выходил на сцену, звали его по именам и, громко смеясь, махали ему руками.
Потом вышли крестьяне и чернорабочие, они все были из школы Бонкомпаньи.
Из школы «Читаделла»
За ним шел человек очень высокого роста, настоящий великан, который показался мне знакомым, — это был отец Кирпичонка, получивший вторую награду. Я вспомнил, что видел его на чердаке, у постели больного сына, и сейчас же стал разыскивать в партере самого Кирпичонка. Он смотрел на своего отца горящими глазами и, чтобы скрыть свое волнение, строил «заячью мордочку».
В этот момент раздался взрыв аплодисментов, и я взглянул на сцену. Там стоял маленький трубочист, лицо его было чисто вымыто, но он был в своем рабочем платье, и городской голова говорил с ним, держа его за руку.
Вслед, за трубочистом шел повар. Затем вышел получать награду уличный подметальщик, ученик школы Раниери.
Прошел мальчик подмастерье, и видно было, что отец уступил ему для этого случая свой пиджак, так как рукава были слишком длинны, и ему пришлось здесь же, на сцене, засучить их, чтобы взять награду; многие засмеялись, но смех сейчас же заглушили аплодисменты.
Дальше следовал старик с лысой головой и белой бородой. Прошли солдаты-артиллеристы, из числа тех, которые занимаются по вечерам в нашей школе, потом таможенники, потом полицейские, которые стоят около нашей школы.
Наконец воспитанники капеллы еще раз пропели гимн, но на этот раз с таким подъемом, с таким выражением, идущим, казалось, из самого сердца, что присутствующие почти не аплодировали и выходили из театра взволнованные, медленно, без шума.
В несколько минут вся улица оказалась заполненной людьми. Перед дверью театра стоял маленький трубочист, держа в руках полученную в награду книгу в красном переплете, а вокруг него — синьоры, которые с ним разговаривали. Рабочие, подростки, полицейские, учителя посылали друг другу приветствия с одной стороны улицы на другую.
Учитель второго класса вышел в сопровождении двух солдат-артиллеристов.
Многие рабочие несли на руках детей, которые держали в ручонках отцовские дипломы и с гордостью показывали их окружающим.
Смерть учительницы
Вторник, 27 июня
Пока мы были в театре Виктора-Эммануила, умерла моя учительница. Она умерла в два часа, через неделю после того, как заходила к моей матери.
Вчера директор пришел, чтобы объявить нам об этом.
— Те из вас, — сказал он, — которые учились в ее классе, знают ее доброту, знают, как она любила детей; она была для них настоящей матерью. Теперь ее больше нет с нами. Страшная болезнь унесла ее в короткое время. Если бы она не должна была работать, она могла бы лечиться и поправиться; она, может быть прожила бы еще несколько месяцев, если бы взяла отпуск и отдохнула. Но она хотела оставаться со своими мальчиками до последнего дня. В субботу вечером, семнадцатого числа, она распрощалась с ними, зная, что не увидит их больше. Она многим успела еще дать добрые советы, всех перецеловала и, плача, ушла. Никто ее больше не увидит. Не забывайте ее, дети.