Сердцебиение
Шрифт:
Несколько часов я просидел в машине возле ее дома. Ничего подозрительного. Тишина, бабушки, дети, спешащие в школу, сонные люди, выходящие из подъездов, спешащие на работу. Я действительно загоняюсь, слежки нет. Я бы почувствовал, заметил, меня этому учили, это входит в мои обязанности.
Вот и хорошо, можно оставить девочку в покое и продолжать жить как жил. Через пять дней у меня новый заказ, пора готовиться… подобрать оружие, посетить клуб, найти пути к отступлению. Но в первую очередь нужно навестить мать, давно я у нее не был. И никогда не знаешь, когда визит станет последним…
Все хорошее не может быть дешевым. Это относится ко
Мне сказали, что мама на улице, во дворе, дышит свежим воздухом. Девушка из приемной кокетливо строила мне глазки, предлагала проводить меня на двор. Я отказался, поскольку знаю эту клинику как свои пять пальцев. Несмотря на то, что здесь находится моя мать, я не любил это место. С виду может показаться, что это большой хороший санаторий, с чистыми оборудованными палатами и заботливым персоналом. Здесь пахло не лекарствами и хлоркой как во всех больницах, здесь витал едва уловимый аромат цветов и свежей выпечки из местной столовой. Во дворе — клумбы с благоухающими цветами, мощеные дорожки ведут к деревянным резным беседкам с мягкими лавками. Но как ни крути — это лечебница. Дорогая, элитная больница с едва уловимым запахом безысходности, который чувствуется за версту.
Медленно иду по тропинке, держа в руках букет маминых любимых розовых тюльпанов. Подхожу к одной из беседок, замечаю, как мама держит в руках книгу, что-то читает, и обсуждает прочитанное с одной из сиделок. С девушкой, которая составляет ей компанию пять дней в неделю, являясь одной из ее новых знакомых. Хотя последние несколько лет для нее все новое и незнакомое. Как и я. Каждый мой визит я надеюсь, что она узнает меня. Поймет, что я ее сын. Поговорит со мной как раньше, обнимет, как всегда это делала. Но нет…. Нет. Каждый гребаный раз я являюсь совершенно незнакомым для нее парнем, которого она благодарит за беседу и внимание. Один раз я не выдержал, сорвался и, несмотря на запреты врачей, сказал ей, что я ее сын.
Настоящий, родной сын, которого она забыла. Я надеялся, если расскажу ей хорошую светлую часть нашего прошлого, то она обязательно меня вспомнит. Но… Я сделал только хуже. Мать сорвалась в неконтролируемую истерику, а потом и вовсе впала в ступор, отбросив все лечение на год назад.
Тогда мне не рекомендовали ее посещать. Врач долго читал мне нотацию, кидался психологическими терминами, говорил, что лучше забытье и нормальная жизнь, чем вот такое невменяемое состояние. Несмотря на внутренний бунт, мне пришлось с ним согласиться. Лучше так… так она хотя бы живет в своем мире. Так лучше. Намного лучше…
Подхожу в беседку, здороваюсь, улыбаюсь, спрашиваю разрешение присесть, на что получаю положительный ответ. Дарю матери букет тюльпанов, обосновывая тем, что принес их понравившейся девушке, работающей здесь, но сегодня не ее смена. Все это похоже на какой-то фарс, дешевый театр абсурда. Но я играю в этом спектакле главную роль, ради той, которая подарила мне жизнь. Ради ее спокойствия и душевного равновесия. Мои чувства уже давно
— А кто эта девушка? Мы здесь всех знаем и передадим ей эти прекрасные цветы, — говорит моя мать, принимая букет.
— Ну что Вы, завтра я приду сам и подарю ей новый букет. А мне почему-то кажется, что Вам нравятся розовые тюльпаны, — отвечаю я, садясь рядом с матерью.
— Вы очень проницательный молодой человек, — она слегка улыбается, трогая нежные лепестки тюльпанов. — Пусть букет предназначен не мне, но все равно очень приятно, — а я улыбаюсь, вдыхаю свежий весенний воздух и думаю, что возможно это хорошо, что она ничего не помнит. Пусть мы не являемся семьей как раньше, за то она не помнит всего, что произошло и проживает свою жизнь заново.
Веду беседы о погоде, о книге, которую они читают, но все это машинально, по инерции. Я довольствуюсь ее голосом и теплой улыбкой, которую любил в детстве. Она такая же, как раньше, как когда-то давно. Постарела немного, но все равно осталась статной гордой женщиной с теплой нежной улыбкой.
— Как Вы себя чувствуете? — не удержавшись, спрашиваю я, смотря, как легкий ветерок треплет ее поседевшие волосы. Моей матери всего пятьдесят пять, но поседела она давно.
— Хорошо. Иногда болит голова. Давление поднимается, но это не страшно. Мой доктор говорит, что я болею, вот и лечусь. Я, молодой человек, совершенно ничего не помню, — мать не знает, точнее не помнит, но эту историю она рассказывала мне уже десятки раз. Странная у нее болезнь, она помнит свою сиделку и своего врача, а со мной каждый раз знакомится заново. Слушаю ее внимательно, в глаза заглядываю в надежде увидеть хоть малую толику узнавания. — Вот почему-то сейчас мне кажется очень знакомым Ваше лицо, — у меня загорается надежда. Смотрю в ее когда-то яркие зеленые глаза, и мысленно повторяю, чтобы вспомнила меня. Вспомнила, что я ее сын. Вспомнила, что кроме нее у меня никого нет на этой проклятой земле. — Вы часто здесь бываете?
— Да, довольно часто.
— Возможно, мы уже встречались, — задумчиво произносит она.
— Возможно, — тихо отвечаю я, отворачиваясь от нее, поскольку мама отводит взгляд, смотря куда-то мимо меня. Наступает момент, который я ненавижу.
Она начинает что-то вспоминать и, как говорит врач, ее мозг блокирует все, что связанно с семьей, с прошлым… Мать замирает, складывает руки на колени, сжимает легкое платье, и смотрит в никуда, будто не видит ничего перед собой, находясь где-то далеко. Так она может просидеть максимум пару часов, не замечая ничего вокруг, а потом придет в себя и как ни в чем не бывало, пойдет на ужин.
Еще час я просидел рядом с матерью, смотря в одном с ней направлении. Потом поцеловал ее теплую руку, чего она даже не заметила, и покинул клинику.
До наступления темноты я просто колесил по городу и никак не мог собрать мысли воедино. За последние несколько дней меня словно встряхнуло, перевернув всю мою жизнь во второй раз. И если раньше все было жестко, мучительно больно, то сейчас я вообще не понимал, что происходит и чего мне ожидать. Что-то определенно происходит, что-то глобальное и значительное. Только вот откуда ожидать очередного удара — я пока не знаю.