Сердцебиение
Шрифт:
Злата
Я себя не узнавала. Поднималась по лестнице на свой этаж и постоянно задавала себе вопрос — кто я сейчас? Наверное, я должна радоваться, что он спокойно меня отпустил и я наконец-то дома, в своей привычной жизни. Должна радоваться. Должна! Но сколько бы раз я себе это не повторяла, радости не приходило. Наоборот, накатывала какая-то непонятная тоска и сожаление. Я почти дома, на свободе, но чувствую себя удрученно и обреченно. Хочется плакать от тоски.
Ступенька, еще одна и я почти у двери нашей с Кэт квартиры. Каждый шаг дается мне с трудом. Останавливаюсь возле входной двери, кутаюсь в теплую толстовку, вдыхаю в себя свежий запах бергамота, смешанный с персональным, ни с чем
По привычке ищу в карманах ключи от квартиры, усмехаюсь сама себе, нажимаю на звонок и замираю. Я настолько ушла в себя, что даже не придумала, что сказать. Где я была эти дни? И в голову ничего не приходит. Не успеваю я опомниться, дверь открывается и мне на шею кидается Катька. Она крепко меня обнимает, затягивает в прихожую, плачет мне в волосы, постоянно спрашивая, «где я была»?
— Твоя мама ходила в полицию, но ей сказали, что ты совершеннолетняя и искать тебя будут только через три дня.
— Где она? Где мама? — спрашиваю я, пытаясь оторвать от себя подругу.
— Она спит, и лучше ее пока не будить. Она два дня не спала, а вчера мы вызывали ей скорую — давление сильно поднялось, — тихо шепчет мне Кэт.
Подруга хватает меня за руку и тянет на кухню, закрывая за собой дверь.
— Где ты была? С тобой что-то случилось? Почему твой телефон отключен? — Катя задает сразу все вопросы, на которые у меня нет ответов. Я не знаю, что сказать. Искусно лгать я не умею, да и не поверит она, если я скажу что была где-нибудь за городом с друзьями, а телефон потеряла. Это не про меня. –
Ну что ты молчишь?! — она повышает тон, но тут же переходит на шепот. — Злата, — обхватывает мои плечи, заглядывает в глаза, которые я отвожу.
— Со мной правда все хорошо. Я… Я не могу сказать, где была, пожалуйста, не спрашивай меня. Помоги придумать что-нибудь для мамы, — прошу я, видя в ее глазах непонимание.
— Ты с ума сошла! Что я придумаю? Мы обыскали весь город, мы разговаривали с каждым твоим знакомым. Мы ходили в полицию и оставили там заявление о твоей пропаже. Завтра они должны начать твои поиски.
— Заявление нужно забрать, — только и говорю я, сильнее сжимая края толстовки Ярослава.
— Злата, Златочка, мы же с тобой подруги. Скажи мне, с тобой случилось что-то нехорошее?
— Нет, со мной все хорошо. Правда, — закрываю глаза, не в силах больше смотреть на подругу. — Я потом все тебе объясню. Пожалуйста, помоги успокоить маму, — буквально молю ее. Подруга глубоко вдыхает, отпускает меня и растерянно садится на стул рядом с окном. Берет сигарету, нервно прикуривает ее, выпуская дым в распахнутое окно. А я выглядываю в окно и вижу спортивную темно-синюю машину Ярослава. Боже, зачем он до сих пор здесь? Не поверил, что я не пойду в полицию? Черт, не о том думаю. Зажмуриваю глаза, отворачиваюсь от окна, заставляя себя не думать об этом мужчине.
— Я даже не знаю, что можно придумать, — тихо говорит Катя, поправляя растрепанную челку. — Мы были везде, и никто
— Кто тот парень, с которым ты была? — неожиданно спрашивает она.
— С чего ты взяла, что я была с парнем? — спрашиваю я, а сама лихорадочно соображаю, откуда она может знать, что я была с мужчиной.
— С того, что на тебе надета мужская толстовка, от которой пахнет мужиком. Где твоя белая кофточка? — иронично усмехаясь, спрашивает она.
— Катя, Катюша, пожалуйста, — бросаюсь к ней, обнимаю, прижимаясь всем телом. — Я была не с парнем, а с мужчиной. Я ничего не могу тебе рассказать.
Просто поверь мне и помоги. Я не могла послать сообщение. Я потеряла телефон.
— Ну да, а у твоего мужчины нет телефона, и вся связь в городе пропала? — не спеша меня обнимать, спрашивает Катя. — Я тебя не узнаю. Это не ты…
— Пожалуйста, — обрываю ее в полном отчаянии. И Катя смягчается, обнимает меня в ответ, поглаживая по спине. — Хорошо, хорошо. Давай думать, где ты была.
— Спасибо.
— Да пожалуйста, только сначала сними толстовку и надень что-нибудь свое. И обещай, что потом все мне расскажешь, — я не отвечаю, киваю головой и понимаю, что, наверное, никогда не смогу рассказать ей о том, что случилось.
Мы придумали совершенно неправдоподобную сказку: по дороге домой я встретила своих друзей, которых якобы знает Катя, они пригласили меня на празднование дня рождения за город. По дороге я отправила сообщение Кате о том, что меня не будет два дня. Но сообщение не дошло, а потом я случайно утопила свой телефон в озере, где мы купались. Это была полная чушь, но Кэт сказала, что лучше я стану непутевой дочерью, чем не скажу вообще ничего.
Мама смотрела на меня как на совершенно незнакомого ей человека. Она слушала мой рассказ и пила таблетки от давления. Мне самой от себя было гадко и противно. Я впервые ей лгала. Впервые настолько расстраивала. Она не верила мне. Обвиняла во лжи и требовала сказать правду. Я обнимала ее, плакала, обливая слезами ее плечо и твердила, что все это правда.
Когда обстановка стала невыносимой, в наш разговор вмешалась Катя. Подруга винила во всем себя и свой никудышный телефон, говоря, что сообщение могло дойти, но в этот день у нее все зависло и ей пришлось перезагрузить телефон. Потом как бы невзначай, подруга вспомнила о том, что наши общие друзья ее тоже приглашали, но она забыла. Мамочка плакала вместе со мной и смотрела на нас с подругой осуждающим взглядом, но поверила во весь бред, который мы несли.
Мама долго разговаривала со мной, сокрушаясь, что большой город и самостоятельность меня испортили. Она говорила, что никогда не ожидала от меня такого бездумного поступка. Я всегда была хорошей девочкой, и теперь ей стыдно за меня и мои поступки. А я глотала ее слова, утирала слезы, и сжимала губы, чтобы не сорваться и не рассказать ей всей правды.