Сердцебиение
Шрифт:
— Почему? — она все же отнимает руку, забирая свое тепло. — Я что-то сделала не так? — спрашивает Злата, пряча глаза.
— Я что-то сделал не так… — резко поднимаюсь, иду к окну, чтобы распахнуть его и вдохнуть свежего воздуха, которого катастрофически не хватает. — Все не так! — повышаю голос, чтобы до нее дошло, что она не может быть с таким, как я. Я убийца. Безжалостная, бездушная машина, выполняющая приказы своего господина, забирающая его грехи себе.
— Ты знаешь, кто я?! — беру сигареты, смотря, как подъезду подъезжает машина, которая навсегда увезет от меня Златовласку.
— Знаю, — тихо отвечает она.
— Не знаешь. Ты ничего не знаешь. И лучше тебе этого не знать. Я убил много людей, которых даже не знал, и буду убивать! Я и тебя хотел убить. Я почти это сделал. В тот первый день, ты спала и не знала,
— Я все понимаю. Я просто хочу быть с тобой. Ты же… Мы… — слезы все же вырываются и скатываются маленькими капельками по ее щекам. А каждая ее слезинка разъедает мою мертвую душу серной кислотой. Душу, которая в моменты близости с этой чистотой возомнила, что может воскреснуть.
— Слушай меня внимательно, — наклоняюсь к ее уху, немного притягивая к себе. — Все, что между нами произошло, ничего не значит. Если ты возомнила, что после того как я тебя трахнул, мы возьмемся за руки и побежим в страну под названием любовь, то ты — наивная дура! — бью словами. Больно? Нет, мне не больно, я загибаюсь от ее боли, которую физически чувствую. Но по-другому она не уйдет. — Мне все понравилось, Малышка, ты вкусная и сладкая, но больше я не хочу тебя пробовать, — провожу губами по мокрым щекам, по которым беззвучно льются слезы. — Уходи. Молча, без слов, не порть впечатление. Не унижайся, — пробую на вкус ее соленые слезы, — заставляю себя разжать руку и отпустить. Ощущаю себя ублюдком, который попользовался чистотой, окунул ее в грязь и выкинул. Это не так, но Злата должна в это поверить. И она верит. Плачет, размазывая слезы по бледным щекам, всхлипывает, еще с минуту стоит в ступоре, добивая меня своим аномально громким сердцебиением, каждый стук которого как очередной ржавый гвоздь, забитый в мое сердце, и уходит. Медленно пятится назад, разворачивается и убегает. Вот и все! Меня больше нет. Раньше я думал, что знаю, что такое агония. Ни хрена я не знал! Настоящую агонию я испытывал прямо сейчас, когда смотрел, как она выбегает из подъезда, оборачивается, заглядывая в окно, зажмуривает глаза, отворачивается, садится в машину и уезжает. Кажется, я прекращаю дышать, дергаюсь, как при конвульсиях, сжимаю подоконник, а потом со всей дури бью кулаком, оставляя разводы своей крови на белом пластике подоконника. Еще с полчаса я просто смотрел в даль, в ту точку, куда уехала машина и увезла мою девочку. А потом подошел к холодильнику, достал бутылку водки и выпил ее из горла, захлебываясь обжигающей жидкостью, медленно умирая. Теперь я в полной мере понял, что такое смерть.
Просыпаюсь с головной болью от громкого звонка телефона. Ничего не соображаю. Не понимаю, какой сегодня день и время суток. Сколько я нахожусь в алкогольном мареве? Сутки? Двое? Неделю? Я не знаю, и на самом деле мне плевать. Я нашел свое обезболивающее и глотаю его, когда прихожу в сознание, чтобы вновь окунуться в забвение. Не реагирую на звонок, поднимаюсь с дивана, сажусь, руками сжимаю тяжелую голову, которая пульсирует от каждого звука. Телефон замолкает, но легче мне не становится. Поднимаю с пола пачку сигарет, и тут же ее сминаю в кулаке, поскольку она пуста, как и бутылка водки. Разминаю шею, и вновь сжимаю голову от очередного звонка. Беру телефон, фокусирую взгляд и вижу входящий звонок от Вахи.
Хочется разбить чертов аппарат об противоположную стену. Но я невольник. Раб должен выполнять команды хозяина, которому добровольно продал душу.
— Да, — прокашливаюсь, возвращая себе вменяемый голос.
— Добрый вечер, Монах, — очень ценная
Поднимаюсь с дивана, иду в ванную, на ходу снимая с себя одежду. Меня шатает от беспробудного пьянства и похмелья. Смотрю на себя в зеркало и скалюсь помятому отражению. Ну, привет, ублюдок, давно не виделись. Выкидываю все вялотекущие мысли из больной головы. Встаю под теплые струи воды, быстро моюсь, поскольку Ваха не терпит опозданий. Это только в триллерах киллеры — крутые свободные парни, а в жизни независимые убийцы живут максимум пару заказов или сидят на зоне. Как бы это парадоксально не звучало, моя «карьера» и продолжительность жизни зависит от Вахи.
Сажусь за руль машины, своей верной и единственной подруги жизни. Она никогда меня не подводит, работает безотказно, награждая меня урчанием мотора, за заботу и ласку. По пути заезжаю в магазин, покупаю воду, чтобы сбить сухость во рту и пачку сигарет, чтобы вновь отравить себя никотином.
Мчусь по сумеречному городу за очередным грехом, который я должен принять на свою душу. И чувствую какое-то дикое, необъяснимое волнение, постоянно кручу в руке четки, пытаясь снять напряжение. Просто так Ваха не вызывает. Ни к чему ему лишние встречи со мной. Возможно, это очередной заказ, но сомневаюсь, что ему так скоро понадобились мои услуги.
Паркуюсь на стоянке у любимого ресторана Вахи. Прохожу в холл и устремляюсь в коридор, ведущий к отдельным ВИП-комнатам, где часто ужинает Ваха. Возле двери, как всегда, ошиваются его верные псы, обязанность которых — охранять хозяина и оповещать его о визитах. Здоровенный амбал смотрит на меня шакальими глазами, мы с ним давно не дружим, с тех пор как он разбил мне бровь, когда еще по началу я пытался показывать характер и не подписываться под все заказы.
— Привет, давно не виделись. Скучал? — усмехаюсь я, подмигивая амбалу. Мясо много, толку мало. Этот кусок дерьма крайне неповоротлив, это я тоже узнал, когда посчитал все его ребра и зубы после нашей перепалки. Он молчит, и косится на дверь, намекая, что меня ждут, помня, что лучше не вступать со мной в диалог. После того как амбал узнал, скольких людей я убил минуя всю их свиту, и далеко не каждое мое убийство было огнестрельным, он предпочитает отмалчиваться, делая вид, что ему нет до меня дела.
— Ну ладно, позже поболтаем, — усмехаюсь я и прохожу внутрь комнаты. Ваха пьет коньяк, вальяжно развалившись на кресле и смотрит, как в бордовой комнате с приглушенным светом на небольшом пьедестале извивается полуголая шлюшка.
— Присаживайся, — указывает взглядом на соседнее кресло, и подает мне уже заготовленный бокал коньяка. Беру коньяк, отпиваю глоток, чувствуя, как начинает выворачивать только от запаха алкоголя. Откидываюсь на спинку кресла, прикрываю глаза, понимая, что пока девушка не закончит танцевать, Ваха не скажет, зачем позвал.
— Красивая девушка, — спокойно произносит он. — Блондинка. Почему не смотришь? Не нравится, как она танцует? Тебе же нравятся миниатюрные блондинки? — напрягаюсь, сжимая подлокотники кресла. Что-то я не припомню, чтобы когда-то рассказывал ему, какие девушки мне нравятся.
— Мне без разницы, какого цвета у них волосы. Шлюхи все одинаковые.
— А кто сказал, что она шлюха? Это девушка просто танцует, позволяя нам насладиться ее красотой и пластичным телом. Я для тебя ее заказал, думал, тебе понравится, а ты не смотришь, — с каким-то наигранным сожалением произносит он. Открываю глаза, смотрю на девушку, пытаясь понять, к чему этот разговор. Она действительно красиво танцует. Хрупкая молодая блондинка с длинными волосами и молочной кожей. Девушка как девушка…. Черт! Не может быть, я же проверял, слежки не было. Да и времени уже прошло много. Отпиваю еще коньяка, стараясь не выдавать свое волнение и казаться таким же расслабленным. Девушка заканчивает свой танец и быстро покидает комнату. А я терпеливо жду, просчитывая в голове все возможные варианты нашей встречи.