Серебристая бухта
Шрифт:
Сразу после первого нашего секса я рассказывала ему о своей жизни, об ошибках, которые совершила, а он прижимал меня к себе, целовал в макушку и говорил, что с ним я в безопасности. Когда ты одинока и уязвима, а мужчина говорит тебе, что с ним ты в безопасности, в этом определенно есть что-то от обольщения. Стивен говорил мне, что хочет быть со мной и что я его миссия. Он меня одурманил, я была влюблена и так ему благодарна, что не услышала в этой фразе ничего странного.
Спустя шесть недель после нашего знакомства Стивен попросил моей руки. Я переехала в его дом. Мой стиль в одежде стал более традиционным – Стивен ходил со мной по магазинам, – а прическа более аккуратной, как и полагалось невесте такого человека.
Месяца через четыре я поняла, что беременна. Вначале Стивен был в шоке, но довольно быстро пришел в себя и даже чувствовал себя счастливым. Летти родилась шестнадцатого апреля на рассвете. Я смотрела, как Стивен и Ханна воркуют над ее кроваткой, и благодарила Бога за то, что у меня появилась своя семья. Настоящая.
Честно говоря, Летти не была самой красивой малышкой на свете, – вообще-то, она была похожа на щенка шарпея на несколько месяцев дольше, чем следовало бы, – но она была всеобщей любимицей. Стивен любил ее простой, незатейливой любовью отца, бабушкина любовь была беспокойной и суетливой. Я наблюдала за ними, и мне хотелось, чтобы и Ханне досталось немного их любви. А по характеру Летти была добродушной и жизнерадостной, как все детишки.
Может быть, из-за недостатка сна или из-за того, что я, как всякая мама, ежесекундно была занята новорожденным ребенком, но я не сразу, а только спустя несколько месяцев после рождения Летти поняла, что Стивен практически не замечает Ханну. До этого я думала, что он ее любит, а то, что он иногда был к ней невнимателен, так это не специально, мужчины все такие. Понимаете, мне не с чем было сравнивать. Воспитывала меня мама, с дедушкой я почти не общалась и не знала, какие мужчины в семье. Стивен был хорошим кормильцем – так любила говорить его мама. Дисциплина, вот что он ценил. Когда Ханна, как любой двухлетний ребенок, порой закатывала истерики или капризничала из-за еды, Стивен злился и посылал ее в постель. А малышка Летти была такой очаровательной, так стоило ли удивляться, что на ее фоне поведение Ханны довольно часто вызывало раздражение?
Теперь я понимаю, что с появлением второй дочери я перестала замечать, что происходило вокруг. Мы видим только то, что хотим видеть. Но сердцем я должна была все чувствовать. Мне следовало раньше обратить внимание на то, что моя дочь стала вести себя тише не только потому, что привыкала к младшей сестричке. Я должна была заметить, что свекровь и Стивен стали с ней строже, а иногда просто-напросто придирались. И первым делом я должна была понять, что происходит, по поведению этой женщины.
Мать Стивена так и не смогла простить меня за то, что я взвалила на плечи ее сына, старшего менеджера с перспективами, ребенка, который был ему чужим. Ей не нравилось, что у меня нет, как она это называла, истории. О, она была вежлива, но она была из тех дам с прической, похожей на шлем из голубых волос, которые любят по вечерам играть в бридж и предпочитают шерстяные трикотажные кардиганы. Все, что бы я ни делала, например рагу из чечевицы (еда хиппи) или позволяла двухлетней Ханне спать вместе со мной, – все это в ее глазах было безответственно и неумно.
Поначалу, когда мы со Стивеном пребывали на облаке любви, она ничего такого не говорила. После смерти супруга она внушила сыну, что теперь он глава семьи, и в результате обнаружила, что ее отодвинули на задний план, потому что Стивен не желал обсуждать мои возможные промахи и недостатки. До рождения Летти я могла не соответствовать их стандартам, но после ее рождения постепенно открылось, что я не способна справиться с двумя
Однажды, еще до того, как все стало совсем плохо, я осмелилась спросить Стивена, нельзя ли нам переехать куда-нибудь в другое место, найти дом, где мы сможем счастливо жить сами. В ответ Стивен пригвоздил меня взглядом.
– Да ты же не можешь сама даже девочек одеть, – сказал он. – Я уж не говорю о том, чтобы вести дом. Ты что думаешь, что сможешь продержаться без моей матери дольше пяти минут?
Сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне трудно идентифицировать себя с той девушкой. На фотографиях Кэтлин, где давно отрезан Стивен, я вижу странную, потерянную девушку с какой-то неестественной для нее прической и в одежде, больше подходящей для послушницы. В ее глазах отражается страх и отчаянное нежелание признать свое жуткое положение. А с другой стороны, какой у меня был выбор? У меня не было ничего – ни денег, ни дома, и никто не мог меня поддержать. Но у меня были две маленькие дочки и мужчина, который был им отцом и готов был простить меня за то, что до него я вела безалаберную жизнь. У меня была свекровь, которая приготовилась терпеть меня в своем прекрасном доме, хоть я, по ее мнению, этого недостойна. Честно признаюсь, мои навыки ведения хозяйства были не на самом высоком уровне, а мои манеры часто их расстраивали, особенно после того, как Стивена выбрали в местный совет и он оставил работу в банке.
Эта семейка в конце концов меня сломала. С годами Стивен с помощью своей мамы начал признавать мои недостатки и промахи. О свадьбе говорили все реже, а потом и вовсе перестали. Ханна научилась молчать за обеденным столом и поняла, что чем лучше она будет себя вести, тем меньше ее будут ругать. А я поняла, что, если носить одежду с длинным рукавом, мамы в детском садике не будут интересоваться, откуда у меня синяки на руках.
Я с детства верила, что подобные вещи случаются только в плохих семьях, и всегда думала, что такое происходит из-за бедности и недостатка образования. Стивен внушал мне, что все дело в моей неадекватности, в том, что я не оправдала его надежды и неспособна выглядеть хотя бы на пятьдесят процентов достойно, и как последний аргумент – полный ноль в постели.
Когда он ударил меня в первый раз, я была в таком шоке, что решила, что это у него получилось случайно. Мы были наверху. Девочки кричали и дрались из-за какой-то дешевой пластмассовой игрушки. Я отвлеклась и оставила горячий утюг на сорочке Стивена. Он вошел в комнату злой из-за шума, который подняли девочки, увидел прожженную сорочку и дал мне затрещину, как будто я была какая-то собака.
– Ой! – воскликнула я. – Это было больно!
Стивен удивленно посмотрел на меня. Судя по лицу, ему показалось странным, что я не поняла – так и должно было быть. Я стояла, прижав ладонь к пульсирующему после удара уху, а Стивен легко сбежал по лестнице вниз, словно ничего такого не случилось.
Потом он извинялся, говорил, что слишком загружен на работе, что это последствия стресса и еще что-то в этом роде, но я иногда думаю, что тот первый случай был для него переломным моментом. Он в первый раз переступил черту.
Бывали времена, когда несколько месяцев ничего такого не случалось, а бывало, что практически за все, что я делала – срезала слишком толстую кожуру с картошки или плохо чистила его туфли, – я получала тяжелую оплеуху или удар кулаком. Стивен никогда меня не избивал, он был слишком умен для этого, одного удара было достаточно, чтобы показать мне, кто в доме главный.