Серебряная герцогиня
Шрифт:
— Скучаешь, красотка?
Горец вздрогнул и резко обернулся. Перед путаной возник парень, судя по невысокому росту и худенькой фигуре, совсем молодой. Тёмно-серый плащ, такой же камзол и штаны. Чёрные, коротко стриженные, вьющиеся волосы. Свет лампы со стола девушки падал нахалу на лицо, и Дьярви увидел узкие, словно приподнятые уголками вверх, глаза и тонкие губы, кривившиеся в отвратительной, похабной усмешке. Горцу показалось странным, что у юноши, который был вряд ли старше самого Дьярви, виски блестели серебром.
Смотреть
Девушка прищурилась.
— Не скучала, пока тебя не принесло.
Звонкий голосок. Совсем нежный и юный…
Нахалка отпила ещё вина и отвернулась.
— Пойдём, развлеку, — предложил серый, не смущаясь от неласкового приёма.
— Развлеки, сделай милость: убейся об стену.
У Дьярви перехватило дыхание. Он первый раз в жизни видел, чтобы женщина смела так разговаривать с мужчиной. А приставала лишь рассмеялся.
— Дерзкая ты, красотка. Твоему язычку другим бы делом заняться. Я подскажу каким.
— Лучше покажи, — хмыкнула бесстыжая и кивнула в сторону Дьярви. — Вот на нём покажи, а я посмотрю.
Горец не понял о чём они говорят, но трактир внезапно погряз в густом хохоте. Тощий парнишка, который принимал лошадей, принёс две миски с похлёбкой. Габор тотчас принялся есть, но Дьярви не отводил взгляда от развернувшейся перед ним сцены.
— Лучше я на тебе покажу, сестричка, — черноволосый парень положил руку на плечо девушке.
Та выразительно подняла брови:
— Пеньковая верёвка тебе сестричка.
А затем резко встала, пошатнулась, ухватившись за стол. «Да она же совсем пьяна», — в ужасе осознал Дьярви. Девушка бросила на стол мелкий серебряный щиток.
— Эх, хозяин. Сдачу отдай этому, — она кивнула на хищно наблюдающего за ней парня. — Пусть мозгов себе купит.
И шагнула к выходу. Но черноволосый вдруг схватил её за предплечье:
— Не так быстро.
— А то что?
«Смелая… Она совсем не боится его». И Дьярви вдруг снова стало жаль бедную пьяную девушку. Даже ему было видно по особенной хищной грации незнакомца, что это человек опасный.
— Руки убрал от девицы!
Он не сразу понял, что это его слова. Вскочил, схватившись за саблю. Красавица обернулась, и Дьярви вдруг увидел, что у неё глаза цвета гор и стали. И задохнулся на миг.
— Сядь и ешь, — презрительно скривился черноволосый, не удостаивая его даже взглядом. — И я сделаю вид, что не слышал твоего вяканья. Так уж и быть.
— Дьяр…
Но горец не стал слушать увещеваний приятеля. Он сдвинул брови, откинул плащ, выдвигая саблю так, чтобы её легко можно было вынуть из ножен.
— Только трус обижает женщин! — прорычал Дьярви. — Выйдем и поговорим, как между собой мужчины.
Черноволосый вскинул брови. Серебряная серьга сверкнула в его ухе.
— Ты перепил козьего молока, молокосос? Проваливай отсюда, пока я — сама доброта. А то придётся приятелю отвезти тебя мамочке по частям.
И тогда Дьярви бросил нож. Наглец с недоумением взглянул на свой рукав, пришпиленный к столу. Девушка молча отсалютовала кубком, накинула капюшон и вышла прочь, пользуясь временной недееспособностью обидчика.
— А вот это тебе дорого обойдётся! — прошипел черноволосый, разрывая крепкий рукав.
Но Дьярви не стал ждать — бросился за прекрасной незнакомкой. Может она и не путана вовсе? Может, у неё горе? А пьяная, потому что не пила никогда… Вдруг её кто-нибудь на улице обидит?
Но на улице девушки не оказалось.
— Эй! — крикнул Дьярви. — Не бойся меня! Я тебя не обижу.
— Зато я тебя обижу! — прорычал за ним разъярённый голос.
Горец обернулся и нос к носу встретился с черноволосым. Сейчас, когда оскорбитель был так близок, Дьярви внезапно понял, что тот не усмехается: кривой и рваный шрам словно ухватил левый уголок губ и вздёрнул его вверх. А чёрная тонкая полоска усов придавала дополнительную издёвку невольной усмешке.
— Это ещё кто кого! — отважно заявил Дьярви, обнажая клинок.
Но он уже понимал, что вряд ли победит в этой схватке. Морщинки на переносице, на щеках… И глаза — жёсткие, как железо. Черноволосый только издали казался юношей. Ему было никак не меньше тридцати. И скупость лаконичных движений ясно свидетельствовала о боевом опыте. От него, как от дикого зверя, исходило явное ощущение опасности. Смертельной опасности.
«Ну и пусть», — решил Дьярви, встав в позу. Левая нога — чуть назад. Колени согнуты. Левая рука отведена вбок. Тело пружинит, расслабленно и напряжённо одновременно.
Черноволосый сузил глаза. Потом хмыкнул.
— Твоё имя. Хочу знать, кого отправлю к праотцам.
— Дьярви, сын Домара. Назови и ты своё и катись к юдарду!
— Фьерэй, — коротко представился тот и медленно обнажил свой клинок. — Ты смелый мальчик.
— Сударь, помилуйте! — Дьярви вздрогнул и обернулся: у дверей стоял Габор и испуганно смотрел на них. — Мы — будущие лучники короля… Мы под королевской защитой. А вы сами были н-не правы, напав на девушку…
— Вот как? — Фьерэй усмехнулся. — Вы так полагаете? Что ж, Дьярви, сын Домара, я готов простить вас, если вы принесёте мне свои извинения.
Горец нахмурился.
— Мои извинения — мой удар сабли, — процедил сквозь зубы. — Вас устроят такие извинения?
Черноволосый рассмеялся, сверкнув белыми зубами.
— Ты нравишься мне, Дьярви, сын Домара. Буду рад напитать мою саблю кровью такого отважного молодца.
И он ударил клинком по клинку, приглашая в бой. Горец тотчас прыгнул вперёд, постаравшись снести противнику голову, но внезапно оказался в жёстком захвате. Рука, показавшаяся ему железной, зажала локтем горло парня.