Серебряная ветка
Шрифт:
Как само собой разумеющееся, Флавий взял на себя командование, и в этот тяжелый момент у Юстина мелькнула смешная мысль: коли их не убьют, Флавий, несомненно, получит свой легион.
Флавий, как никто знавший базилику и все ее уязвимые места, сразу же принялся расставлять людей для охраны главного входа и боковых дверей, муниципальных палат и сокровищниц, расположенных напротив входа в большой зал. Он велел перевести женщин и детей в более безопасное место: «Подальше, подальше отсюда. Нам нужен простор, чтоб удобнее было драться». Он расставил охрану в галереях над нефом центрального зала для защиты высоких окон, на случай если туда через крышу проникнут саксы. Восемнадцать сотен людских душ, а то и больше — рабов и вольных — столпились в базилике. Женщины и дети, старики и больные теснились у подножия колонн на помосте, там, где в мирное время вершили суд магистраты, и на ступенях самого совета, в то время как мужчины, вооруженные всем, что попалось под руку, стояли наготове у закрытых крепкими засовами дверей, за которыми не умолкал волчий вой сакских наемников. Юстин видел в сумраке сжавшиеся в комок фигуры, напряженные бледные лица: мать, пытающаяся успокоить испуганного ребенка, старик купец, крепко сжимающий мешок с драгоценностями (он унес его с собой, когда спасался бегством). Были здесь и любимые зверьки, и трогательные семейные сокровища… Маленькая черноглазая девочка держала клетку с певчей птичкой и о чем-то с ней тихо разговаривала. Птичка беззаботно прыгала, посвистывая, и свист ее порой прорывался сквозь рев и беспорядочные громовые удары в дверь.
Но Юстину было некогда смотреть по сторонам. Он, заместитель командира, был еще и лекарем, и раненые — а их все прибывало — нуждались сейчас в нем гораздо больше, чем Флавий. Поэтому, отложив в сторону щит и меч, он старался сделать для них все, что мог, только мог он немного, ибо не было ни воды, ни полотняных бинтов, а кроме того, ему не хватало помощников. Торопливо оглядев большой вал, он выхватил взглядом фигуру человека, съежившегося в темном углу… В нем он узнал самого известного в городе врача.
— Бальбус, подойди помоги мне, друг, — позвал он его. Но ответа не последовало. Решив, что тот глухой, Юстин оставил раненого и быстрыми шагами подошел к лекарю сам. Однако, как только он наклонился к нему и положил руку на плечо, Бальбус отпрянул от него в испуге, красное мясистое лицо его сделалось белым и покрылось испариной. Глядя затравленными глазами, он начал раскачиваться взад и вперед. Юстин убрал руку и отвернулся от него со смешанным чувством отвращения и жалости. Помощи здесь явно ждать не приходилось.
Но не успел он подумать об этом, как увидел идущих ему навстречу двух старых женщин, — в той, что шла впереди, он узнал тетю Гонорию, а за ней следовала необъятных размеров Волумния.
— Скажи мне, как тебе помочь, и мы возьмемся за дело, — сказала тетя Гонория, я опять она показалась Юстину очень красивой.
— Разорвите свои туники. Мне нужны бинты. Здесь есть люди, которые выживут, если остановить кровотечение, и… п-погибнут, если кровь не остановить. И еще. Нужно собрать вместе всех раненых. Не представляю, что можно сделать, когда они вот так разбросаны по залу.
Как только распространился слух, что Юстин нуждается в помощниках, вокруг него стал собираться народ: дородная владелица винной лавки, раб из красильной мастерской — с краской, въевшейся в кожу, и пятнами краски на одежде, — девушка, нежная, как белый цветок, — в глазах у нее стоял испуг, вероятно, она впервые видела кровь, — и еще много самых разных людей. Они перенесли раненых в одно место, к северному трибуналу. Теперь у них не было недостатка в бинтах: женщины отрывали полосы от своих верхних туник — простых домотканых или же тончайших, из легких летних тканей нежных цветов — и готовили из них бинты. Сменяя друг друга, они помогали Юстину перевязывать раненых, и Юстин с удивлением обнаружил, что большинство из них знали, как обращаться с рубленой раной или разбитой головой, и это высвободило ему время для более серьезных операций. Благодарение богам, при нем остались его лекарские инструменты.
Едва он успел, с помощью белокурой девушки, извлечь наконечник метательного копья из плеча одного из братьев с Выдрового брода, как на центральную дверь снова обрушились удары, стихшие было после того, как варвары обнаружили на площади у форума менял и винные лавки. И вот теперь удары возобновились с удесятеренной силой. Снова поднялся рев, нечеловеческий в своей дикости и каком-то безумном, злобном торжестве. Вдруг небо наверху в храмовых окнах заволокло дымом, а затем оно вспыхнуло пламенем. И тут же огромная дверь вздрогнула и затряслась от сильного удара — на сей раз это была не барабанная дробь боевых топоров и не доски, сорванные с ближайших лавок; на сей раз все выглядело страшнее: сакские демоны, вероятно, забрались на лесопильный двор и раздобыли там что-то, что можно было использовать вместо тарана.
Сейчас уход за ранеными Юстин вполне мог доверить тете Гонории и другим женщинам.
— Не оставляй его, что бы ни случилось, — сказал он белокурой девушке. — Если снова начнется кровотечение, сдави там, где я тебе показал. — И, схватив меч и щит, он побежал к главному входу, чтобы занять свое место среди мужчин.
Флавий, перекрикивая громовые удары в дверь, велел ему подняться на галерею и посмотреть оттуда, что происходит на форуме. Перескакивая через две ступеньки, он в один миг одолел крутую лестницу за трибуналом и оказался наверху, высоко над нефом базилики. Свет, желтовато-зеленый за клубами дыма, уже начал угасать. Но когда Юстин взглянул в ближайшее окно, незастекленное, с решеткой тончайшей работы, весь форум показался ему сплошной огненной ямой. Саксы, перепробовав содержимое всех винных лавок в Каляеве, теперь жаждали не только добычи, но и крови — точь-в-точь как бешеные дикие звери. Они хватали горящие бревна с ближайших зданий и разбрасывали их кругом; они беспрестанно носились взад и вперед, и за ними от самодельных факелов тянулись, как кобыльи хвосты, чадящие струи дыма; они швыряли горящие головни в базилику, мало заботясь о том, что те, отскакивая, обжигают их же соплеменников. Форум был завален награбленным добром, вино лилось из разбитых кувшинов и треснувших бурдюков, а винные лавки на глазах превращались в груду пылающих обломков. Внизу с десяток людей, частью скрытые крышей портика, а частью на виду, снова и снова атаковали центральный вход, ухватив с двух сторон и раскачивая огромное бревно, почти целый ствол дерева, служивший им тараном.
Вот они снова нацелились — и снова страшный удар обрушился на дверь. Вряд ли дерево долго выдержит такой напор, но вот-вот подоспеет подмога — она, наверное, во весь опор несется по дороге, а может быть даже, сейчас бьет копытами у ворот…
— Теперь уже недолго ждать, — сказал Юстин скорее себе, чем Пандару, стоящему на страже в галерее.
— Да, конец недалеко, — ответил Пан-дар, и Юстин, бросив на него быстрый взгляд, понял, что отставной гладиатор счастлив впервые с того момента, когда получил свой деревянный меч.
Сам же Юстин не ощущал ни малейшей радости. Сражение на открытых холмах — это одно, а тут совсем иное. Полированный мрамор, бронза изысканной работы — вся атмосфера этого места напоминала о достоинстве, порядке, об утонченных манерах, поэтому особенно страшным и уродливым казалось все, что здесь сейчас происходило, и он вновь почувствовал, как вместе с тошнотой подбирается к нему извечный ужас оказаться запертым где-нибудь там, откуда нельзя выйти по своей воле. Он на ходу сказал что-то шутливое Пандару — потом он так и не вспомнил, что именно, — повернулся и кинулся вниз по ступенькам.
Ему не пришлось описывать Флавию увиденное им из окна. Центральная дверь, не выдержав натиска, поддалась в тот момент, когда он спустился в зал. Сквозь треск раскалывающихся досок и звон сошедшихся клинков, сквозь рев голосов нападающих и защитников, столкнувшихся в дымном проломе, он услыхал, как кто-то крикнул, что саксы с тыла рвутся в судебный зал.
С мыслью о том, что Флавий командует в одном опасном месте и поэтому его долг быть сейчас в другом, Юстин, не колеблясь, ринулся навстречу новой опасности, за ним следом горстка Потерянного легиона.