Шрифт:
Вселяющая радостные надежды весна передала эстафету знойному лету, которое к концу августа устало от жары настолько, что с облегчением бросилось в прохладные объятия осени. На смену весеннему предвкушению праздника и расслабляющей летней духоте пришла политая слезами дождей прозрачная печаль увядания. Полыхнувший золотом сентябрь огненным листопадом перекинулся на тронутый ночными холодами октябрь, сжигая желто-багряным пламенем буйное зеленое убранство теплой поры и оставляя ноябрю темные остовы голых деревьев. Вилберн ценил последний осенний месяц за его безжалостную правдивость. Ноябрь, в отличие от того же мая, не обманывал радужными иллюзиями, суля в будущем только промозглый холод и долгие стылые ночи. Будучи незаконнорожденным сыном графа Реджинальда, он в полной мере изведал горечь разочарования вследствие несбыточных мечтаний. Все уверения отца оставить его в замке, приблизить к себе и
Вопреки первоначальному мрачному настрою, юноша довольно скоро обосновался на новом месте и уже неделю спустя в полной мере ощущал себя хозяином сложенного из грубо отесанного серого камня небольшого, но крепкого дома на холме. Крестьяне из раскинувшейся у его подножия деревни обязаны были следить за состоянием жилища с тем, чтобы однажды вновь возжелавший поохотиться хозяин со спутниками смог заночевать в тепле и сухости. Полученные от отца средства для жизни в сельской глуши представлялись не иначе как огромное состояние и позволяли Вилберну по своему усмотрению распоряжаться свободным от рассвета до заката временем, занимая его прогулками вдоль полноводной реки, перечитыванием привезенных с собою книг, а также обдумыванием деталей будущего трактата о мучениях бастарда в ссылке. Несмотря на то, что местные крестьяне регулярно привозили ему провизию и дрова, иногда юноша сам спускался в деревню за маслом, сыром, овощами, хлебом, ища хоть какого-то общения с людьми.
Внешне похожие друг на друга дни проходили для Вилберна совершенно по-разному. Бывало, ему казалось, что все обстоятельства сложились наихудшим образом и ранняя смерть намного предпочтительнее одинокому прозябанию в глуши. В такие периоды время тянулось мучительно медленно и дождаться утра бессонной зимней ночью представлялось почти невыполнимой задачей. Когда же сердце юноши вдруг наполнялось беспричинной радостью, он мысленно благодарил судьбу за возможность находясь в тепле собственного дома есть досыта, не изнуряя при этом молодой организм тяжким трудом. Подобное состояние ускоряло бег времени настолько, что пролетающие сутки не успевали оставлять в памяти заметных следов.
По прошествии года изгнанник окончательно свыкся со своим уединением, всем сердцем полюбил охотничий дом отца, а среди местных обитателей прослыл хоть и замкнутым, но в целом порядочным человеком, щедро расплачивающимся с ними за покупки. Чтобы совсем не одичать Вилберн старался не пропускать воскресных богослужений в деревенской церквушке, во время и после которых ощущал на себе изучающие взгляды прихожан. Однако лучшим способом развеяться стали для него редкие крестьянские праздники, где можно было продегустировать яблочное вино с ягодной настойкой местного изготовления, поглазеть на нарядных хлопочущих женщин, лихо вытанцовывающих сверстников и перекинуться несколькими фразами с захмелевшими старожилами. В задушевные беседы его общение не выливалось, но скучающий бастард к нему и сам стремился мало, довольствуясь ролью постороннего наблюдателя за буйством жизни простолюдинов. На одном из таких гуляний, посвященном собранному урожаю, внимание юноши привлекли девушки-близняшки, неотступно следующие друг за другом в пестрой толчее импровизированной ярмарки. Их поразительное сходство касалось только внешних черт, однако всякий пристальный наблюдатель легко бы заметил, насколько разнятся повадки, темперамент и выражение лиц у сестер. Шедшая впереди глядела вокруг с живым неподдельным интересом, часто приветливо кивая встречным односельчанам и ловко огибая мешающих проходу людей. Семенящая за ней словно тень копия в сходном длинном льняном платье почти не поднимала глаз и лишь изредка озиралась по сторонам безучастным взглядом. Выбившиеся из-под чепчика темные вьющиеся волосы ведомой подчеркивали точь-в-точь такое же как у впередиидущей близняшки бледное лицо, только полное отсутствие мимики делало его пугающе загадочным в отличие от улыбчивой мордашки сестры.
С детства слышавший сплетни о двойниках короля и любивший мистические истории Вилберн, испытывал обостренный интерес к неразличимым как две капли воды людям. Видимо, этот факт вкупе с привлекательностью молоденьких девушек заставил юношу приблизиться к ним, преградить путь, и с учтивым наклоном головы произнести несколько напыщенное приветствие. Сестры поначалу замерли как вкопанные, однако та, что была побойчее не растерялась и с иронией в голосе ответила:
– Добрый день, господин из дома на холме! Решили нарушить свое уединение и посетить наш праздник?
Бастард искренне считал, что всякого рода сарказм остался в прошлом вместе с обитателями покинутого графского замка и потому слегка опешил, услышав знакомую интонацию от жительницы сельской глуши.
– Я постоянный гость на местных торжествах, однако вас с сестрой вижу впервые, – пытаясь казаться невозмутимым, сказал он.
Игриво ухмыльнувшись, незнакомка взяла за руку своего близнеца и, не проронив ни слова, нырнула вместе с сестрой в людскую толпу. Расценив очаровательную улыбку как знак ее расположения, Вилберн поспешил вслед за сестрами, пробуя на ходу продолжить общение и вскоре был вознагражден за свою настойчивость. Мало-помалу разговорившаяся девушка вкратце поведала любопытному преследователю историю, из которой он узнал, что его собеседницу зовут Агата, а ее близняшку Селена. После того, как три месяца назад в пожаре погибли их родители, девушки перебрались из своего маленького приморского городка, где на месте дома осталось пепелище, к согласившейся дать им приют одинокой тете Камилле, живущей на окраине деревни. По ее словам, если бы не участие и забота тетушки им с Селеной пришлось бы броситься со скалы в морскую пучину. Однако теперь они чувствуют себя здесь как дома, помогают тете Камилле вести хозяйство и уже премного наслышаны об одиноком молодом господине из дома на холме. Все то время пока Агата говорила, ее сестра смотрела себе под ноги и не проронила ни слова. Вилберн терялся в догадках, пытаясь понять причину молчания Селены, однако задать прямой вопрос по этому поводу не решался, опасаясь своей дотошностью отпугнуть пошедшую на контакт девушку.
– Благодарим за компанию, но дальше мы пойдем одни. Не хочу, чтобы тетушка увидела нас рядом с молодым господином из дома на холме и замучила потом своими расспросами, – сказала Агата и остановилась вместе с сестрой, подчеркнув тем самым серьезность своих слов. – Хотя ей все равно теперь доложат, – тихо добавила она, обводя взглядом снующих вокруг людей.
– Могу ли я рассчитывать на новую встречу? – напрямую спросил Вилберн, забыв на секунду о набравшей в рот воды Селене. – Я так измучился без общения. Со своей стороны обещаю делиться с тобой самым сокровенным и постараюсь сделать так, чтобы нам не пришлось скучать!
Услышав слова бастарда, девушка заметно замешкалась, но быстро взяла себя в руки, но ее глаза заблестели любопытством. Повидавший немало завистников с интриганами в графском замке и тонко чувствующий людей Вилберн, сразу подметил ее плохо замаскированный интерес. Он хорошо понимал, насколько трудно простой девушке, вынужденной изо дня в день смиренно помогать хлопочущей по хозяйству тете, устоять перед соблазном общения с графским отпрыском, пусть даже незаконнорожденным, и узнать из первых уст известные ему тайны.
– Вечерами мы с сестрой имеем обыкновение бывать на поляне у речной заводи, где возвышается разбитое молнией дерево. Река напоминает нам любимое с детства море, правда заменить его не может.
Вилберн знал это завораживающее своей таинственной красотой место, имеющее среди аборигенов дурную славу. Несколько лет назад рядом с ним в заводи утонули оставленные без присмотра дети, а месяцем позже там же повесилась их мать на ветви дуба, в который следующей ночью ударила молния. Тем не менее юноша обрадовался открывшейся возможности вновь увидеть Агату, но еще более тому, что определенно смог произвести на нее впечатление при первой же встрече. Окрыленный бастард учтиво раскланялся с сестрами и буквально полетел в свое ставшее родным убежище на холме.
Сутки до следующего вечера тянулись словно вечность и за что бы Вилберн не брался, будь то перечитывание книг, уборка по дому или приготовление трапезы, на ум то и дело лезли образы внешне неразличимых, но полностью разнящихся по своим повадкам близняшек. После обеда следующего дня он хотел по привычке вздремнуть часок-другой, но в итоге пролежал все это время глядя в потолок. В конце концов встав с кровати, бастард умыл лицо холодной водой, прополоскал рот настоем мяты, старательно расчесал волосы деревянным гребнем, облачился в короткий бархатный сюртук, который после отбытия из замка надевал всего пару раз, вышел из дома и неспешно направился к поляне у речной заводи.
Конец ознакомительного фрагмента.