Серебряное небо
Шрифт:
Вместе с Лесли они странствовали и вместе охотились, предупреждали ее об опасности и находили пищу и воду в, казалось бы, безжизненной пустыне; вместе с ней спасались от врагов, вместе голодали и вместе пировали, когда попадалась богатая добыча.
Они были ее друзьями, ее единственной семьей.
Кроме них, у Лесли не было никого и ничего, что было бы ей дорого — ни близких людей, ни места, которое она могла бы назвать своим домом.
Ни — теперь — даже осла.
ЧАСТЬ II
ОСЕЛ ГОСПОДА БОГА
«Любые
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Половину товара пришлось оставить в схроне. Там же, в пещере, Лесли отсиживалась два дня, пока шел дождь; заодно рассортировала вещи: что лучше оставить, а что имеет смысл взять с собой и предложить в ближайших поселениях.
Схронов, то есть мест, где она хранила товары, у нее было восемнадцать, примерно по три на штат. Кроме товаров, там обычно имелся небольшой запас вяленого мяса и крупы, запасная одежда и стрелы для арбалета.
Огнестрельным оружием она уже несколько лет не пользовалась. Хотя многие люди сохранили приверженность к ружьям и револьверам и гордо щеголяли кобурой у пояса, Лесли давно поняла, что ей больше подходит арбалет — бесшумный, со стрелами, которые можно использовать снова и снова. Патроны постепенно становились все большей ценностью, те же, что делали умельцы в поселениях, часто давали осечку, а бывало, и застревали в патроннике.
Какое сегодня число, Лесли знала весьма приблизительно: в последнем поселении, где она побывала, слышала, как два старика спорили, первое марта сегодня или двадцать девятое февраля — с одной стороны, сейчас идет двадцатый год после Перемены, то есть високосный, с другой, если год считать от Рождества Христова, то он получается никакой не високосный и в феврале всего двадцать восемь дней. Все это они талдычили друг другу громкими голосами, повторяя одно и то же по несколько раз, так что невольно запомнилось.
И поскольку с тех пор прошло недели три, то получалось, что сейчас конец марта. Собственно, это бы и не имело значения, если бы не одно обстоятельство: в поселок на реке Симаррон, куда Лесли шла, ей непременно нужно было попасть до шестого апреля — доставить туда особый заказ.
До поселка оставалось всего ничего, поэтому, добравшись до неширокой безымянной речушки, впадавшей в Симаррон, она позволила себе полдня передышки: постирала одежду, засолила шкурки добытых по пути гремучек, отобрала товары, которые собиралась взять в поселок — а потом до самого вечера лежала на расстеленном одеяле и глядела в небо.
Мысли, одолевавшие ее, были не слишком веселыми — из тех, что в последнее время посещали ее все чаще. Еще год такой жизни… пять, десять — а что потом? Ей представилась старуха с волокушей, бредущая по пустыне в окружении дряхлых собак…
Словно в ответ на это, рядом тяжело рухнуло мохнатое тело и под мышку сунулась холодная морда.
— И-и! — Лесли аж взвизгнула от неожиданности. — Ты что, с ума сошла?!
Поздно,
— Иди отсюда! Кыш!
Собака в ответ привалилась к ней плотнее и захлопала по одеялу хвостом. От этого знакомого звука, от живого тепла рядом на душе сразу стало легче. В самом деле — чего сейчас загадывать, что будет через пять, тем более через десять лет! Поживем — увидим. Точнее, доживем — так увидим; вспомнился недавний случай с мотоциклистами…
Лесли мотнула головой, отгоняя неприятные мысли.
— Ну что, — улыбнувшись, потрепала она собаку по боку, — а может, нам стоит дом завести? Чем плохо? У многих маркетиров дома в поселках есть!
Собака снова похлопала хвостом — столь высокие материи были ей непонятны, но раз спрашивают, нужно ответить.
— Ладно, пошли ужинать!
Вот это слово Ала знала хорошо — тут же вскочила и побежала к волокуше.
Торговать Лесли ходила без Стаи; оставляла собак в нескольких милях от поселка вместе с основным запасом товара. Лишь иногда брала с собой Алу или Дану, самую крупную и смышленую из ее дочерей.
Но на этот раз она сказала обеим напрягшимся в ожидании собакам:
— Вы остаетесь! — указала на волокушу. — Ждать! Место! — взвалила на себя рюкзак и пошла прочь от реки.
За ней попытался увязаться Дураш — кобелек из последнего помета Даны; хотя ему было уже больше года, он до сих пор сохранял щенячью игривость и недотепистость. Пришлось цыкнуть на него, чтобы отстал.
К Симаррону Лесли вышла к полудню. Поселок был примерно в миле вниз по течению, на противоположном берегу; через реку хорошо был виден окружавший его частокол и, ближе к воде, изумрудные пятна огородов.
Она пошла вдоль берега; по мере приближения к поселку детали становились все отчетливее: ворота были распахнуты, на огородах тут и там виднелись люди. Значит, сегодня будний день — воскресенье жители поселка проводили в молельном доме и не оскверняли этот день работой.
Теперь предстояло перебраться через реку. Приставив ладони рупором ко рту, Лесли заорала что есть силы:
— Ээ-хой-й! Ээ-хой-й-й!
Мужчина в широких синих штанах и пестрой рубахе, копавшийся на одном из огородов, выпрямился, вглядываясь из-под руки. Подойдя к берегу, отозвался:
— Эгей! Че надо?
— Я Лесли Брин, Аптекарь. Принесла товар для жены Калеба Гриссопа.
— Ага, ясно. Сейчас! — крикнул ее собеседник и побрел к вытащенным на берег лодкам.
Пока лодка шла через реку, мужчина — долговязый, с вислым носом и кислой физиономией неудачника — несколько раз повторил, что его жена «как знала — с утра тесто поставила!» Когда пристали к берегу, спросил уже без обиняков:
— Ну так что — отдашь нам ножницы за два хлеба? Моя жена такой хлеб печет, во всем поселке вкусней не найдешь! И еще я тебя обратно на тот берег потом перевезу, если надо!