Серебряное пламя
Шрифт:
Валерия позволила проводить себя до дверей и, когда повернулась, чтобы попрощаться с Ливингстоном, на секунду прижалась грудью к его руке.
После обеда за рюмкой шерри Валерия и ее отец обсуждали результаты первых встреч.
— Хириам Ливингстон вполне подготовлен, — сказала Валерия с волнующим смешком. — Господи, папа, у него потекли слюнки не столько от меня, сколько от предвкушения повесить индейца. В самом деле, — продолжила она, приподняв бровь, — если бы ему пришлось делать выбор между мной и повешением, думаю, что он предпочел бы второе.
Дункан
— Поздравляю. Значит, он на нашей стороне.
— Не только на нашей стороне, но хочет взять инициативу и сам заниматься этим делом. Я только удержала его от немедленного опубликования кричащего заголовка об оскорбленных белых женщинах с упоминанием о моих слезах. Но…
Дункан развалился на диване.
— Но… — подсказал он с улыбкой.
— Но я дала ему понять, что могу пойти на огласку в интересах предотвращения дальнейших оскорблений беспомощных женщин. И Хириам готов быть в авангарде желающих добиться линчевания индейцев.
— Хириам? — Ее отец удивленно приподнял брови.
— Мы называем теперь друг друга по имени.
— Он просто старый жулик, — пробурчал Дункан.
— Но полезный жулик… очень полезный, ненавидящий от души индейцев и могущий распространять ненависть с пользой для нас.
— Не думаешь ли ты, дочь, — задумчиво сказал Дункан, — что даже с учетом воздействия Ливингстона, когда твой план сработает, Трей не согласится жениться на тебе?
— Это уже мое дело, папа.
У Валерии была твердая уверенность в способности удерживать интерес Трея, уверенность, которая, возможно, основывалась на том, что она считала, что хорошо знает его менталитет баловня судьбы. Она всегда обладала тем, чем хотела, и не предвидела проблем с тем, что Трей будет ее. Эта уверенность была ошибкой, основывающейся на ее громадном опыте, который, однако, не учитывал твердости Трея Брэддок-Блэка.
— Не забивай себе голову Треем, — сказала она уверенно. — Расскажи мне лучше о твоем ленче с судьей Клэнси. Был ли он таким же успешным, как моя встреча с Ливингстоном?
— К счастью для нас, Джо ненавидит индейцев вообще, а Хэзэрда Блэка в частности. Особенно после того, как его сын лишился доходной должности. Так что, когда Хэзэрд обратится с апелляцией, мнение Клэнси возьмет верх.
— Но ему придется выносить постановление об аресте.
Дункан похлопал по внутреннему карману своего пиджака.
— Он сделал еще лучше. Он выписал ордер на арест, не вписав имен. Так что мы должны заполнить их.
— Весьма откровенно, почти…
— Так он и сказал, но только, конечно, мы не можем их осудить огульно.
— Но все же это может случиться с двумя индейцами, арестованными за попытку изнасилования, не так ли?
Ее улыбка была холодной, поскольку она подумала о недавно повешенных по приговору суда семи индейцах.
— Я бы сказала, — продолжала Валерия удовлетворенно, — что у нас неплохое положение.
— Неплохое? — переспросил отец, менее уверенный, чем его дочь, потому что имел перед этим дела с Хэзэрдом. Хэзэрд, особенно в молодости, пользовался ужасной репутацией, да и сейчас ясно давал понять, чего ждать от него.
— Неплохое! Папа, мы прикрыты и защищены и начали действовать первыми. В самом деле, папа, единственное, что ты должен сделать, так это поговорить с Хэзэрдом.
— Это же азартная игра. — И Дункан Стюарт представил себе, как Хэзэрд Блэк стреляет в него.
— Папа, папа, — упрекнула его Валерия, — это вовсе не игра.
— Он убийца, Валерия, — сказал Дункан низким, бесцветным голосом, — не забывай об этом.
Последующие дни были для Трея и Импрес сплошной идиллией. С каждым днем младший Брэддок-Блэк чувствовал себя все более здоровым и отдавал всего себя любовным играм, заботе о ней и развлечениям.
Однажды утром, проснувшись, Импрес обнаружила, что спальня наполнена запахом фиалок, как будто пришла весна. Запах воскресил в памяти воспоминания о Шантильи. Слезы потекли у нее из глаз, и она прошептала красивому мужчине, который лежал рядом в постели, опираясь на локоть:
— Ты вспомнил.
— Они тебе нравятся? — спросил он, привыкший всегда помнить о том, что любят женщины, и делать широкие жесты, чтобы они были счастливы.
— О, конечно, — ответила Импрес, испытывая желание рассказать о том, что они напомнили ей просеку, грот, водопад, где любила гулять мама, и солнечный весенний полдень. — Как будто я сижу в беседке весной, — счастливо заявила она. Банальная фраза, но очень необычная для нее.
— Скорее в гардеробной.
Ее глаза расширились. Разрумянившаяся, в расшитой ночной рубашке, она выглядела очень привлекательной. Импрес кашлянула и сказала нежно:
— Благодарю тебя.
Еще никто в жизни не предлагал ей такой счастливой роскоши.
— Я думаю, что остальные цветы сейчас распускаются в ванной, — дразняще сказал Трей.
И как ребенок, которого она напоминала в это утро, она выскочила из-под одеяла и выбежала в соседнюю комнату. Когда она вернулась, то увидела его развалившимся на подушках, необычайно красивого со своей темной кожей и экзотическим лицом.
— Они прекрасны, — выдохнула она.
— Так же, как ты, — ответил он нежно.
— Как это тебе удалось? — спросила Импрес, восхищенная таким сюрпризом в разгар зимы.
— Коробка, много-много древесных стружек и скорый поезд, — небрежно ответил Трей. — Надеюсь, мой свирепый котенок доволен?
— Ты балуешь меня, — сказала она благодарно.
— Намереваюсь и впредь делать это, — ответил он.
Инструкции Блэйз о подгонке платьев для Импрес были позабыты, потому что Трей предпочитал видеть ее без одежды. Слуги сплетничали, конечно, о Трее и его любимой сиделке, которая никогда не выходила из спальни соответствующе одетой, ела там и только отдавала приказы менять белье раз в день. Блю и Фокс сопровождали Хэзэрда и Блэйз в поездке в Елену, так что влюбленные оставались одни в своем раю.