Серебряное прикосновение

Лейкер Розалинда

Летисии всегда становилось немного не по себе, когда она видела их вместе. Хотя и Элизабет и Питер были сдержанны и никогда не демонстрировали свое чувство друг к другу на людях, но сияющие лица, жесты, слова выдавали их, стоило им лишь только появиться где-нибудь вдвоем. Оба они, казалось, источали невидимый свет, свет безумной любви, связывающей их крепче всяких уз. Летисия сразу же вспоминала, что от ее собственного счастья остались лишь жалкие обломки былых надежд. Впрочем, настоящей, такой, как у Питера и Элизабет, любви у них с Ричардом никогда и не было. Хотя в семье и был достаток, и было у Летисии все, что только можно пожелать, но счастливее она себя от этого не чувствовала, не хватало домашнего тепла и уюта.

Они с Ричардом погрязли в семейных неурядицах и скуке. Женское чутье подсказывало Летисии, что Ричард изменяет ей, чтобы развеять тоску.

Однако скоро ей пришлось горько раскаяться за то, что испытывала зависть к Питеру и Элизабет. Холодным весенним утром, когда Летисия и Ричард еще завтракали, на пороге их дома появился Джосс. Летисия встрепенулась, встала из-за стола ему навстречу, ожидая, что он привез добрую весть о рождении ребенка. Ее улыбка погасла, едва она увидела его потухший взгляд.

— Элизабет умирает. Ребенок — мальчик — родился мертвым.

— Я сейчас же приеду, — прошептала Летисия.

Слишком поздно приехали они в Банхилл Роу. Элизабет уже была мертва. Питер заперся в ее комнате. Эстер никого туда не впускала, не разрешала даже говорить с Питером.

— Пусть побудет с ней, — говорила она. — Нужно оставить его в покое. Не входите. Он так любил ее, ни в чем не отказывал и вот, не уберег. От судьбы не уйдешь.

Все поглядывали на нее искоса, но Эстер настояла на своем. Разве не знала она сама по своему горькому опыту, что значит потерять настоящую любовь? Единственным человеком, который мог вернуть Питера к жизни, была сама Элизабет, даже теперь, когда душа ее покинула бренное тело, в ней и только в ней мог зачерпнуть он той силы, которая помогает пережить горе. Эстер отправила всех обратно по домам и, оставшись одна, позакрывала все окна и двери. Потом она вышла на улицу и села на скамью, оставив Питера наедине с его горем.

Мать, разделила участь сына. Она страдала вместе с ним. Так и просидела Эстер на скамье до самых сумерек. Тихий и спокойный вышел из дома Питер. Эстер ждала его. Словно раскаленным железом по сердцу полоснул его отрешенный взгляд и прямые негнущиеся плечи.

— Я пойду к матери Элизабет, — сказал он ровным голосом. — Трудно ей сейчас.

— Сходи, конечно. Поддержи их.

Как только Питер ушел, тут же примчались Летисия, Энн и Элис. Эстер печально поднималась по лестнице в комнату Элизабет. Обожаемая женщина и любимая работа — вот все, что было в жизни у Питера. С этой минуты только работа поможет ему выжить, но кроме нее в жизни Питера не будет уже ничего.

В день похорон церковь Святого Луки была полна народа. Уильям знал, что Сара тоже придет, но не искал ее. Смерть Элизабет потрясла его. После похорон родственники и близкие собрались в доме Питера на поминки. Только здесь у Уильяма хватило духу разыскать ее. Сара была с Торнами и избегала смотреть в его сторону — то ли боялась, что заметят, то ли сердилась на него — Уильям не знал. Последний раз они виделись месяц назад. Тот вечер прошел мрачно и тускло. Они ходили нахохлившись, словно бойцовые петухи. Однако она разбудила в нем желание, и они, помирившись, легли в постель. Хотя все шло прекрасно, расставаясь, они снова повздорили и разошлись недовольные друг другом.

Как это не раз случалось, целую неделю до их новой встречи она ходила подавленная, вечно хмуря брови от постоянных придирок опекунов, а он с нетерпением ждал, когда снова его поцелуи преобразят ее милое личико. Но вот в их размеренную жизнь вмешался злой рок. Сара все еще пребывала в неведении. А дело было вот в чем. Месяц назад, вернувшись после свидания в Лондон, Уильям едва успел отойти от конюшни, где ставил лошадь, как налетела на него уличная банда — гроза ночного города. Уильяму здорово досталось — сбоку так ударили дубинкой, что он потом еле ноги унес. Когда Ричард увидел Уильяма с синяком под глазом и рассеченной щекой, он устроил настоящий допрос, полагая, что парень подрался в таверне. Чтобы не вызвать подозрений, Уильям ничего не отрицал: да, пил и дрался именно в таверне. И, естественно, ему запретили уходить по субботам…

Когда все начали усаживаться к столу и разливать чай, Уильям взял чашку и поставил ее перед Сарой. Она упорно избегала его взгляда, сразу опускала глаза или отворачивалась.

— Проваливай, — яростно зашипела Сара, когда Уильям сел на свободный стул рядом с ней.

— Твои дядя с тетушкой разговаривают на другом конце комнаты. Да перестань ты злиться. Я не мог прийти. Меня наказали, запретили выходить. Я тут все написал. Держи. — Уильям быстро вложил сложенный вчетверо лист бумаги в ее сумочку.

Потом он встал, уступив кому-то место, и за весь вечер больше ни разу к ней не подходил, на всякий случай держался на расстоянии. Сара почувствовала такое облегчение от того, что все уладилось и они снова вместе, и он все так же любит ее, что чашка запрыгала в ее руке, позвякивая днищем о блюдечко. Она залпом выпила горячий чай, чтобы унять нервную дрожь. Уж себе-то она могла признаться в том, что безумно любила Уильяма. Казалось, что любовь, которая все эти годы вытравливалась из нее, любовь, которую исхитрилась она сохранить, даже стоя на краю могилы, вдруг вспыхнула бушующим лесным пожаром и выплеснулась на Уильяма, без которого Сара уже не представляла своей жизни. Вечная настороженность и злобные нападки опекунов закрепостили ее, посеяли в душе девушки недоверчивость, которая нет-нет да и выскакивала недобрым словом. И Сара ничего не могла с этим поделать. По той же самой причине не говорила она Уильяму того, что он так хотел от нее услышать. Язык не поворачивался. Казалось, что-то в ней словно предупреждает: скажи она, как любит Уильяма, и он исчезнет, как сон, как исчезло все то, что она любила в далеком детстве.

Она ждала его каждую субботу, а он не шел, целый месяц не шел… Наступала ночь, а Сара все стояла одна-одинешенька у калитки… Казалось, ее бедное сердечко не выдержит и от горя зальется кровавыми слезами. Сара бросалась на колени и, заламывая руки, раскачивалась взад-вперед как помешанная. Она думала, что он специально не приходит, чтобы наказать ее. Эти мысли лишь подливали масла в огонь, еще больше терзая ее и без того истерзанную душу. Не раз у нее возникало сомнение, а вернется ли к ней Уильям когда-нибудь? Но Сара настойчиво отгоняла эту мысль. Уильям прочно вошел в ее жизнь, стал частью ее самой, плотью ее плоти. Лишь благодаря ему и для него стучало ее сердце и кровь струилась но венам. Теперь уже никто не мог отнять его у Сары.

— Еще чаю, Сара?

Она подняла голову и увидела Джонатана. Он тянул руку к ее пустой чашке.

— Нет, спасибо, — ответила она, вставая из-за стола.

Пора было присоединиться к своим опекунам. Тетушка уже не раз искоса поглядывала в ее сторону.

— Я так давно тебя не видел, — услышала Сара голос Джонатана. — Я просто ни с кем здесь не вижусь, все время в Лондоне. Как ты поживаешь?

Сара поняла, что Джонатану хочется поболтать. Она хорошо к нему относилась. Ведь именно он принес ей ту записку. С его легкой руки Сара узнала и полюбила Уильяма. К тетушке идти не хотелось, и Сара с готовностью опять села на свое место. Отчего бы не поболтать с ним еще несколько минут! В свои семнадцать Джонатан ростом вымахал уже с отца. На вид он выглядел старше своих лет, мужественнее что ли — уже не мальчишка, а зрелый мужчина. Сара с удивлением отметила, что раньше, когда еще не было Уильяма в ее жизни, такие мысли не приходили в голову. Джонатан не был похож на своих прямодушных и открытых братьев. Была в его взгляде хитринка, что, впрочем, не мешало ему оставаться привлекательным. Узкие лисьи глаза, прямой красивый нос, тонкие подвижные губы — красавец!