Серебряные ночи
Шрифт:
Он направлялся в имение Голицыных, неподалеку от Киева. На всем пути от Санкт-Петербурга его сопровождал отряд из двенадцати солдат. Никто не смел нарушить задумчивого состояния полковника. Каменное лицо, твердый взгляд серых глаз, прямая спина, гордо расправленные плечи предупреждали об этом лучше всяких слов.
Посещение родового поместья всегда действовало на него угнетающе: каждый раз оно напоминало ему об утрате своей национальности, об унижении, которое претерпела его гордая страна. После позорного раздела его, шестнадцатилетнего мальчишку, вместе с другими отпрысками наиболее знатных польских фамилий увезли в Петербург. Там он продолжил образование, но уже на
В каждом обращенном к нему лице, даже в молчании он читал жалость к обманутому мужу. Пустая бесконечная болтовня сестер свидетельствовала об их старании избегать больного вопроса; мать, наоборот, плакала от радости видеть единственного и любимого сына, и молча заламывала руки, горюя от того, что он больше не думает о брачных узах и тем самым пресекает род Данилевских.
Полный тягостных размышлений о судьбе поляков, воспоминаний о немых материнских упреках и выражении глубокого сострадания к тому, кто не смог сохранить верность жены, граф Данилевский пересекал под весенним солнцем унылую пустынную равнину, чтобы вытащить из безвестной ссылки молодую женщину, которая до сих пор не видела вокруг себя ничего, кроме дикости, и отвезти ее в Санкт-Петербург, где она должна стать женой генерала князя Павла Дмитриева, человека, на тридцать лет ее старше и уже успевшего похоронить трех своих жен.
Графа Данилевского в его нынешнем состоянии духа не слишком занимали мысли о том, насколько подходящим для гвардейского полковника и адъютанта будущего жениха выглядит его поручение. Никто не смеет оспаривать приказания ее императорского величества, никто не задает наводящих вопросов. Императрица спокойным, дружеским тоном объяснила, насколько удачно складывается, что граф изъявил желание посетить родные места именно в это время. Это не так далеко от Киева, и она уверена, что он сумеет выполнить столь щекотливое поручение со всей присущей ему обходительностью, в которой она не сомневается.
Воспоминания о ласковом приеме императрицы несколько утешили графа. Отряд уже скакал вдоль Днепра по направлению к Киеву. Оттуда им следует повернуть направо, в поросшие ковылем степи, по которым прокатилось множество сражений. Эти равнины помнят победы и поражения; там люди преследовали друг друга в первобытном соперничестве охотника и жертвы; там постоянно шла битва без правил за право существования, где татары, казаки, тюрки скользили призрачными тенями между вольными разбойниками и грабителями.
Хотя никто из императорских гвардейцев и не признался бы вслух, каждый почувствовал явное облегчение, узнав, что место назначения находится всего лишь в пятидесяти верстах, или в тридцати трех милях от Киева. Это расстояние, если постараться, можно преодолеть за один дневной конный переход. Солнце уже опускалось за край этой безмолвной и казавшейся бесконечной равнины, когда им повстречались первые камышовые крыши хат, окружающих главную усадьбу Берхольского.
Адам, хмуро прикидывавший, каким образом лучше повести разговор с князем Голицыным, поначалу не расслышал стука копыт и встрепенулся лишь от громкого крика, разорвавшего тишину степи. Один из солдат со звоном выхватил саблю из ножен. По направлению к ним мчался великолепный жеребец с всадником, чьи длинные волосы развевались на ветру. Вскинутая рука размахивала кремневым пистолетом.
Невольно Адам потянулся за своим оружием, но тут же с удивлением увидел, что это не разбойник-самоубийца, решившийся в одиночку напасть на тринадцать вооруженных людей, а женщина в широкой раздвоенной юбке. Он приказал остановиться и с нескрываемым любопытством стал ждать приближения всадницы.
– Прошу простить, что пришлось кричать вам, – громко проговорила она приблизившись. – Но вы направлялись к тому оврагу, – махнула она рукой в сторону узкой полоски кустарника. – Вам еще не видно. В овраге скрывается волк. Этот злодей за последние три дня зарезал двух лошадей. Я подозреваю, что он бешеный.
Женщина говорила по-русски, и Адам ответил на том же языке.
– Почему его до сих пор не пристрелили? – воскликнул он, пытаясь оправиться от потрясения, которое, без всякого сомнения, произвела на него необычная всадница.
– Я как раз и собираюсь этим заняться, – снова взмахнула она пистолетом и дружески улыбнулась. – Крестьяне слишком боятся бешеных волков. Вы можете объехать овраг, он кончается примерно через полверсты к востоку. Или, если угодно, подождите, пока я его пристрелю, и можете ехать прямо.
Некоторое время Адам в полной тишине разглядывал молодую женщину, пораженный выражением ее больших, сияющих глаз на загорелом лице. Оно приковывало взгляд своей необычной красотой. Широко расставленные, немного крупноватые брови, прямой, точеный нос, белоснежные, хотя и чуть неровные зубы, отчего ее улыбка приобретала слегка насмешливое выражение. Твердый подбородок с глубокой ямочкой; крупный, породистый рот; темно-каштановые волосы, растрепавшиеся от ветра, закрывали узкие плечи. Необычный костюм всадницы выглядел потертым и был так пропылен, словно она провела в седле много часов. Она восседала на своем величественном жеребце с такой легкостью, словно на пони; посадка ее была грациозна. Одна рука сжимала свободно опущенные поводья. В другой она держала пистолет, тот самый, которым она указывала им дорогу с уверенностью опытного стрелка.
– Очень любезно с вашей стороны, госпожа… э-э-э, – озадаченно протянул Адам,
– Софья Алексеевна Голицына, – дружелюбно откликнулась она. – Не обращайте внимания. Это займет не больше четверти часа. Я точно знаю, где его искать.
Она повернула коня, и Адам, пораженный этой случайной встречей, пришел в себя. Неужели она всерьез полагает, что отряд императорской гвардии будет держаться на расстоянии, в то время как какая-то девчонка отправляется сражаться с бешеным волком! Но кажется, так оно и есть. Резко развернувшись, он схватил се коня под уздцы.
– Прочь! – Хлыст засвистел и ожег ему руку. – Как вы смеете! – В одно мгновение улыбчивая дружелюбная молодая женщина превратилась в неистовую фурию; сияющие глаза потемнели от гнева. Она вновь вскинула хлыст, и Адам, предупреждая новый удар, невольно выхватил его у нее из руки.
– Постойте, – попытался он объясниться, но женщина едва заметным движением коленей пришпорила коня. Тот взял с места в галоп раньше, чем Адам успел договорить фразу, и понесся в сторону оврага. В ошеломлении он разглядывал свою руку, на которой набухал багровый след. Может, хватать за уздечку и было с его стороны слишком опрометчивым поступком, но молниеносная быстрота поразила его. Он оглянулся на своих людей. Все как завороженные смотрели вслед летящей фигуре.