Серебряные ночи
Шрифт:
Начало хуже некуда, отметил про себя Адам, серьезно сомневаясь, удастся ли ему обратить положение в свою пользу Он почувствовал на себе взгляд князя. Глаза старика блестели с подозрительностью и злостью.
– У моей внучки взбалмошный характер, граф.
– Да, у меня тоже сложилось такое впечатление. – Адам взял в руку кремневый пистолет, небрежно брошенный на столик. – Она сделала превосходный выстрел, не говоря уж о ее мастерстве верховой езды,
– Она выросла в степях, а не на паркете, – мягко заметил князь. – А эти земли – не лучшее место для прогулок в одиночестве, если вы не умеете за себя постоять.
– Полагаю,
– Почему бы и нет? – пожал плечами старик Голицын и несколько скованно, как человек, страдающий ревматизмом, подошел к буфету. – Не желаете водки, граф?
– Благодарю.
Первая рюмка – знак гостеприимства со стороны хозяина – была выпита одним глотком. Последовало секундное молчание, затем все формальности были отложены; князь налил по второй и проговорил:
– Итак, ее императорское величество решили восстановить в правах семью моего сына и его род?
Адам почувствовал облегчение. Старик по меньшей мере не собирался делать вид, что ни о чем не догадывается.
– Князь Павел Дмитриев просит руки вашей внучки. Я прибыл сюда, чтобы передать вам его предложение.
– Только передать? – Сардоническая усмешка тронула наследственные скульптурно очерченные губы Голицына.
– И сопроводить, – добавил Адам, избавленный от необходимости говорить обиняками. Ясно было, что дипломатические ухищрения в разговоре с прямым стариком ни к чему.
– Я не был при дворе вот уже сорок лет, – заметил князь. – Эта фамилия, разумеется, мне известна. Но с князем Павлом я не знаком.
Адама обрадовало это сообщение. Он извлек из кармана пакет, скрепленный императорской печатью. От него не потребовалось высказывать собственное мнение о Павле Дмитриеве, равно как и описывать историю его семейной жизни. Екатерина собственноручно написала письмо князю Голицыну, в котором в самых теплых тонах характеризовала князя Дмитриева и обещала принять личное участие в судьбе Софьи Алексеевны…
Князь Голицын в молчании разглядывал пакет. Относительно основного содержания дружеского, хотя и официального монаршего послания у него не было никаких заблуждений. Софью Алексеевну требовали в Петербург. Она должна стать женой образцового представителя породы, боевого генерала с внушительным послужным списком подвигов на поле брани, который, безусловно, будет способствовать тому, что она займет подобающее ей место в дворцовой иерархии, причем на высших ее ступенях. Голицын не удержался от циничной мысли о том, какие услуги оказал императрице сей генерал, чтобы получить в награду такое наследство. Отличился он скорее всего не на царском ложе, поскольку вкусы и аппетиты ее императорского величества требовали постоянно обновляющейся свежести и неукротимой энергии юности.
Во всех этих размышлениях было не много толку. Императорская власть над своими подданными была настолько безграничной, насколько вообще может быть безграничной власть хозяина над своими рабами – личной движимой собственностью, которая служит залогом его процветания. Рабовладелец в отличие от царицы не обладает законной властью распоряжаться жизнью этой собственности, но имеет право сочетать их браком по своей прихоти, отправлять их в сражения; императрица Всея Руси может потребовать от любого из своих подданных – свободного человека или раба – всего, что пожелает ее милость, и повиновение их должно быть беспрекословным.
Князь посмотрел на графа Данилевского, В глазах старика проступил негодующий блеск.
– Полагаю, вам следует вскрыть это послание вместе с княжной после ужина, граф… Прогулка в саду даст вам отличную возможность исполнить свою миссию посланника.
Адам не моргнув глазом встретил это предложение. Старик играет с ним. Голицын прекрасно понимал, что будет гораздо лучше, если он сам расскажет обо всем своей внучке, потребует или заставит в крайнем случае, чтобы она повиновалась. Непросто исполнять такое поручение даже при доброй воле спутницы, а уж при непокорном и своевольном характере княжны Софьи Алексеевны это путешествие может превратиться в сущий ад.
– Мне нужна ваша помощь, князь, – ровным голосом произнес он, словно старик Голицын сам об этом не мог догадаться. – Не слишком ли затруднит вас объяснить положение княжне лично? Я был бы счастлив всячески способствовать этому, я готов ответить на любые вопросы Софьи Алексеевны, которые она пожелает задать. Но я более чем уверен, что начать разговор следует самому близкому человеку и кому она полностью доверяет. – Взгляд его невольно упал на пистолет, лежащий на столике, и боль от удара хлыстом снова дала о себе знать.
– Пожалуй, – сверкнул глазами князь Голицын. – Вряд ли вы обойдетесь без моей помощи.
Глава 2
Покинув библиотеку, Софи с трудом подавила сильное желание немедленно броситься в конюшню, вскочить в седло и ринуться в степь, чтобы обрести там желанное спокойствие духа, которое ей всегда дарило пребывание в этих диких, безлюдных просторах. С детских лет подобные побеги благотворно действовали на душу, укрощали ее буйный нрав, проясняли мысли. А сейчас она нуждалась в этом как никогда. Однако Софи чувствовала, что на сей раз дед разгневается на нее за исчезновение. Ей не так часто приходилось испытывать на себе его гнев, но каждый раз это было очень больно, и она не имела никакого желания причинять ему беспокойство.
Но что понадобилось здесь графу и его солдатам? Что имел в виду дед, когда сказал, что они приехали не к нему? Эти вопросы, на которые она не знала ответа, не выходили у нее из головы, в то время как сама Софи советовалась с Анной о том, где разместить тринадцать человек и как их накормить. Граф, разумеется, как гость будет ужинать с хозяевами. Можно ли покормить его солдат на кухне? Пожалуй, нет, решила она. Лучше им накрыть стол в отдельном помещении.
Софи принимала участие в ведении домашнего хозяйства с шестнадцати лет; вот и сейчас руководство домашними делами немного успокоило ее, но ненадолго, как поняла она, возвращаясь спустя час в библиотеку, чтобы пригласить гостей к ужину. Ей даже не пришло в голову переодеться или хотя бы умыться. Краска смущения залила ее щеки, когда она увидела графа уже не в военном мундире, а в элегантном сюртуке и серых панталонах. Широкие кружева украшали грудь и манжеты рубашки. Даже дедушка надел сюртук и повязал галстук в знак особого уважения к гостю, хотя гость был незваным и появился, как предчувствовала Софи, не к добру.