Серебряные ночи
Шрифт:
Она забралась в кибитку. Ей ничего больше не оставалось делать. Обратиться за помощью было не к кому; никогда она не чувствовала себя в таком полном одиночестве, никогда с такой остротой не ощущала отсутствия друзей, свою отстраненность от мира, тщательно и целеустремленно создававшуюся мужем. Но ее с детства учили полагаться на свои силы. Может, по дороге придет вдохновение, хотя убедить Дмитриевских слуг отказаться от исполнения хозяйского приказа почти безнадежное дело. Они страшно запуганы и уверены, что длинная рука князя достанет их хоть из-под земли, если они осмелятся
Князь Павел Дмитриев решительно захлопнул дверцу кибитки в полной уверенности, что видит свою непокорную супругу последний раз в жизни. Овладев после женитьбы телом дочери Софьи Ивановны, он, казалось, осуществил свою давнюю мечту; теперь он завладел состоянием Голицыных, их драгоценностями. Однако он не мог ощутить должного удовлетворения от этих завоеваний. Ему не удалось сломить Софи, не удалось подчинить своей воле. Впервые он потерпел подобную неудачу. И эта неудача, как неприятный привкус во рту, портила благодушное настроение.
Оказавшись в холоде темной кибитки, Софья старалась собраться с силами. Она сильно продрогла, стоя на улице перед домом, однако согреться не было почти никакой возможности. Драной овчиной она укутала ноги, плотно запахнулась в свою накидку, глубоко натянув на голову капюшон и закрыв лицо, чтобы согреться хотя бы собственным дыханием. Спрятав руки в муфту, она принялась молиться, чтобы дожить до рассвета. Утром, может, станет немного теплее. По крайней мере, не придется сидеть в темноте.
Ворота на выезде из города оказались закрыты. Так всегда делали зимой, опасаясь волков, которые, все более смелея от голода, нередко подходили к городским окраинам. Горожане нередко могли слышать их тоскливый вой.
Сани остановились для проверки документов; Софи не сделала попытки выглянуть наружу, чтобы не растерять и малейшей доли своего скудного тепла. В это время с другой стороны ворот остановился отряд гвардейцев Преображенского полка, возвращавшихся из Москвы; всадники были укутаны в меха с ног до головы. Полковник беседовал с начальником сторожевого поста. Все с удивлением проводили глазами черный санный возок, проехавший мимо; кое-кто передернул плечами, представляя, что ждет его впереди. От этих мрачных саней веяло дыханием смерти.
– Кто это был? – небрежно поинтересовался полковник Данилевский.
– Подорожная подписана генералом Дмитриевым, – пожал плечами жандармский офицер. – Направляются в Киев, бедолаги. Впрочем, вы сами знаете генеральские нравы.
Адам вздрогнул от страшного подозрения, но, разумеется, не мог показать и малейшего интереса к этому событию. Адъютанту генерала не должно быть никакого дела до личной жизни своего командира. Внезапно заторопившись, он попрощался с жандармом и подал знак своей команде. Все радостно двинулись вперед, в город, предвкушая тепло и уют казармы.
– Я хочу поехать доложиться генералу, – сообщил Адам своему заместителю. – Командуйте, майор.
– Слушаюсь, господин полковник! – Майора ничуть не удивило желание полковника в столь неурочный час предстать перед командиром. Генерал Дмитриев поощрял подобное служебное рвение.
В особняке Дмитриева Адама встретили и проводили в кабинет, хозяин которого, несмотря на поздний час, бодрствовал в кресле, изучая какие-то бумаги.
– А, полковник! Вы быстро добрались, – поднял голову Дмитриев. – Я не ждал вас раньше завтрашнего дня.
– Слишком холодно, чтобы мешкать в дороге, господин генерал, – весело пояснил Данилевский. – Зима нынче ранняя и очень суровая. Желаете выслушать мой доклад немедленно или отложить до утра?
– Ну, уж поскольку вы здесь, послушаю сейчас. – Генерал позвонил в колокольчик. – Но прежде вам необходимо поесть и выпить, полковник.
Адам, которого внутренне трясло от тревоги и нетерпения, был вынужден воспользоваться гостеприимством хозяина, поддерживать беседу, отвечая на многочисленные вопросы. Лишь в три часа он смог улучить момент, чтобы откланяться.
– Надеюсь, Софья Алексеевна находится в добром здравии, – произнес он напоследок.
Возникла почти неуловимая заминка, после которой генерал небрежно ответил:
– Она выразила желание навестить деда. Уедет сегодня утром.
Нет, с холодной уверенностью понял Адам. Она уже уехала… Ее отправили в спешке, тайно, под покровом ночи, в убогой кибитке. И совершенно понятно, почему генерал солгал. Ни один человек в здравом уме не отправит свою жену в середине ноября, когда зима неожиданно рано вступила в свои права, да еще на ночь глядя; следовательно, все должно быть обставлено так, словно она уехала в обычное время.
Щелкнув каблуками, Адам отдал честь и покинул дом князя. С огромным трудом он удержался от того, чтобы ринуться в погоню немедленно. Нужно было все очень тщательно обдумать. Без разрешения императрицы он не имеет права покинуть Петербург, а до рассвета это разрешение не получить. Он объяснит, что во время его отсутствия пришло срочное и тревожное известие из Могилева. Решив, что повод вполне убедителен, он с военной тщательностью, начал продумывать подготовку к предстоящей дороге. Он возьмет с собой Бориса Михайлова, чьи раны уже вполне зажили, и, разумеется, Хана, хотя уже слишком холодно, чтобы Софи могла ехать верхом. Не забыть взять побольше мехов. Что она взяла с собой? В чем она может нуждаться?
Выяснить это в данный момент не представлялось возможным, поэтому он просто решил как следует запастись всем необходимым. Им с Борисом понадобится оружие, запас пуль и пороха; в дополнение к обычной опасности разбойничьего нападения в это время года необходимо учитывать и голодных волков.
Остаток ночи прошел в лихорадочной подготовке. В семь часов императрице, которая, по обыкновению, уже работала, пользуясь утренней тишиной, в своем кабинете, доложили, что граф Данилевский просит аудиенции по весьма срочному делу. Справедливо решив, что дело действительно срочное, раз граф не смог дотерпеть до девяти утра, когда обычно начинается прием посетителей, Екатерина согласилась принять его в спальне. Одного взгляда на его лицо ей было достаточно, чтобы понять, что у графа произошла какая-то трагедия.