Серебряные ночи
Шрифт:
«Но все то время, пока вы так жизнерадостно терпели все унижения, – с горечью подумала Софья, – вы вынашивали планы мести и ждали подходящего момента, чтобы свергнуть его и подослать наемных убийц. Неужели царица не чувствует своего лицемерия? Или она просто считает, что для обычной женщины существуют одни законы, а для императрицы – другие?»
– Не стоит так унывать, ma chere. – Екатерина наклонилась вперед и погладила Софью по руке. – Брак всегда воспринимается как некое потрясение, а ты к тому же ведешь такой затворнический образ жизни. Вполне понятно, что ты находишь некоторые… – она замялась, подыскивая выражение поделикатнее, – некоторые стороны супружеской жизни странными,
Вот и все. Только теперь Софья осознала, как много она поставила на эту встречу, сколько надежд с ней связывала. Ее надежды разбились вдребезги. Она чувствовала себя выжатым лимоном, из которого выжали все до капли: ожидания, веру, стремления; ей предстоит провести всю жизнь в тоске и печали, засохнуть, как морской ракушке, выброшенной на прибрежный песок. Давно – о, как это было давно! – дедушка сказал ей, что если она почувствует, что больше не может жить с мужем, у нее хватит сил и сообразительности воспротивиться этому. Но она не может даже выйти из дома незамеченной. Слуги – ее враги, настроенные против нее мужем и жестокой расправой, учиненной над ними после ее ночного катания. И все-таки придется кинуться в бега. Верхом на Хане удастся добраться до границы империи. Что более страшное она может встретить в пути, нежели это медленное умирание в ее нынешнем положении?
Ей оставалось только поблагодарить императрицу за то, что та согласилась ее выслушать, извиниться за неприличие своей просьбы и отправиться домой, назад к супружеским обязанностям, к мужу, который ждет ее возвращения.
Дверь за Софьей закрылась. Екатерина нахмурилась. Невозмутимость ее оказалась потревожена. Похоже, княгиня действительно чахнет. Потемкин тоже обратил на это внимание. Однако потеря невинности, что, безусловно, имело место в той супружеской спальне, зачастую переживается очень болезненно. Екатерине почему-то казалось, что Голицына принадлежит к более крепким натурам. Все еще хмуря лоб, она встала с кресла. Княгиня Дмитриева ей нравилась, и государыня желала ей добра. Может, имеет смысл деликатно указать на это ее мужу. Мужчины никогда не видят, что происходит у них под носом. Он не посмеет пропустить мимо ушей мягкое пожелание обходиться чуть понежнее со своей супругой.
С этим удачным решением Екатерина и отправилась получать свое собственное наслаждение в постели с нежным месье Краснокафтанником.
Спустя два дня генерал князь Павел Дмитриев, повинуясь императорскому приказанию, прибыл в Зимний дворец. Стоя навытяжку в кабинете царицы и испытывая смешанные чувства гнева и унижения, он все еще не мог поверить, что такое могло произойти. Софья Алексеевна пожаловалась на него императрице, и ее величество соблаговолили устроить ему выволочку!
Надо признать, что действовала императрица при этом, следуя собственному четко соблюдаемому правилу; хвалить – во всеуслышание, ругать – шепотом, но и в такой щадящей манере выслушивать подобное было для Дмитриева невыносимо.
– Она ведь намного тебя моложе, князь, – закончила Екатерина с примирительной улыбкой. – К тому же получила не совсем обычное воспитание. Теперь все для тебя прояснилось, и я надеюсь, ты сумеешь наладить отношения между вами.
– Уверяю вас, ваше величество. – Князь низко поклонился, пряча под полуприкрытыми веками дикую ярость, сквозившую во взгляде. – Чрезвычайно признателен вашему величеству за то, что дали мне знать о жалобах Софьи Алексеевны.
– О, это слишком сильное слово, – заметила императрица. Она сочла необязательным и не очень разумным упоминать о желании Софьи аннулировать брак. – Думаю, она просто немного растерялась, вот и все. У тебя, князь, гораздо больше светского опыта, чем у нее, а ты решил, что вы на равных. Это весьма распространенная ошибка, – добавила она с доброй улыбкой.
– Отныне я приложу все усилия для того, чтобы Софья Алексеевна во всем разобралась как следует, – тусклым голосом проговорил князь, еще раз кланяясь. Да, Софье Алексеевне, несомненно, придется все понять как следует. Ей придется узнать, что может сделать муж со своей бесплодной, бесчувственной, лживой женой, которая начинает кляузничать за его спиной!
Князь Дмитриев покинул императорский дворец. Екатерина прекрасно поняла причину его дикой, необузданной ярости, буквально кипящей под внешне холодной манерой поведения. Ему досталась женщина, которая бросала вызов каждым своим поступком, хотя он и не мог толком объяснить, в чем именно выражается этот вызов; женщина, которая до сих пор не может забеременеть и лежит под ним словно труп, не выказывая ни малейшего намека на удовлетворение от занятия, которое, как известно, лучше всех снадобий залечивает старые обиды и раны; женщина, которая до сих пор не поняла, что значит быть женой – его женой.
Князь Дмитриев натянул свою баранью шапку на самые уши. Если ее не устраивает брак – он отправит ее назад, в Берхольское. Но сделает это так, чтобы ей весьма и весьма трудно было добраться до дома. Уже вовсю трещали морозы; глубокие снега покрыли землю. Сани, запряженные четверкой лошадей, промчались мимо, звеня бубенцами; экипаж Дмитриева в это время ехал по мосту через один из каналов, пересекающих город. Внизу мелькнула черная стылая вода; скоро Нева будет скована льдом. Условия для путешествия, конечно, трудно назвать идеальными, хотя их, разумеется, и можно сделать сносными. Как бы то ни было, княгине Дмитриевой предстоит отправиться в месячное путешествие без тех удобств, которые могли бы гарантировать здоровье и безопасность, уж он-то об этом позаботится.
Генерал порадовался тонкости задуманной мести. Ведь он просто разрешает ей сделать то, к чему она стремится. Императрица похвалит его за благородную учтивость. Позволить Софье Алексеевне провести зиму с дедушкой – как милосердно; это можно рассматривать как подаренную ей возможность для того, чтобы она со временем согласилась с правилами семейной жизни. Но только муж будет знать, в каких условиях она отправилась в этот вояж. А когда обнаружится, что до Берхольского она не доехала, князь изобразит ужасное потрясение, образцовый пример убитого свалившимся как снег на голову горем вдовца.
Глубокое удовлетворение было написано на лице Дмитриева, когда он вошел в дом. Бледно-голубые глаза сияли.
– Где княгиня?
– На галерее, барин, – с поклоном откликнулся дворецкий Николай.
Павел не торопясь поднялся по лестнице. Он обнаружил Софи сидящей у окна с видом на заснеженный город и уже пустынную Неву.
– Доброе утро, Павел, – обернулась она на звук шагов и встала, чтобы сделать реверанс.
При виде этих опущенных глаз и заученно-покорного приветствия ярость закипела в нем с новой силой. До сих пор он не мог в полной мере осознать степень ее невероятной лживости и степень собственной слепоты. Однако на лице его не промелькнуло и искры того пламени, которое бушевало внутри.