Серебряные рельсы (сборник)
Шрифт:
Поисковые партии экипировались в Братске и уходили в тайгу. Ни одному инженеру и технику в партии Кошурникова не стукнуло еще тридцати. Двадцатисемилетний начальник партии был, казалось, моложе всех – чаще других смеялся, предпринимал самые отчаянные вылазки в лес, быстрее остальных умел тратить деньги, а когда в поле изыскателей так свирепо ели комары, что можно было взбеситься, Кошурников, неподвижно замерший у нивелира, говорил:
– Пусть жрут! Крови у меня хватит.
Он приходил в лагерь с опухшим, расчесанным лицом и все равно громче других пел вечерами в палатке. Неуемного, живого начальника уравновешивали старший техник Женька Алексеев – рассудительный,
Володьку Кошурников подобрал где-то в тайге семнадцатилетним парнишкой и сделал добрым изыскателем. На него можно было положиться, как на самого себя. Козлов вечно просился на самые сложные участки трассы, силушка в нем играла, как в самом Кошурникове. Дружба троих изыскателей крепла потом на других трассах. Это была мужская дружба хорошей закваски. Не та легковесная дружба, когда у иного человека бывает «фотографический» друг, друг-собутыльник или «друг с баяном». Каждый из троих товарищей знал, что двое других поделятся с ним последним сухарем, сделают за него работу, если будет в этом нужда, в случае чего потащат на себе из тайги…
Если б Женьку и Володьку с собой! Но Алексеев был далеко. Он сильно вырос в предвоенные годы, стал первоклассным инженером и сейчас сам выполнял ответственное задание. Зато Козлов ни минуты не сомневался, что Михалыч возьмет его в Саянскую экспедицию.
– Вдвоем пройдем, Михалыч! – уверял он. – Без проводника пройдем!
Вначале Кошурников и сам думал взять его в компаньоны. Но когда изучил предварительный вариант, то выяснилось, что судьба всей экспедиции будет зависеть от одного важнейшего обстоятельства. Дело в том, что трассу будущей дороги от Абакана до Нижнеудинска он решил наметить по наиболее короткому пути. Сама природа подсказала маршрут экспедиции – вдоль реки Казыр. Легче строить дорогу вдоль реки – всегда над берегом есть терраса, всегда под руками надежное транспортное средство, всегда полно рыбы, леса, питьевой и технической воды. Долина Казыра составила бы две трети условного варианта – это было редким и счастливым совпадением.
Но чтобы перевалить с верховьев Казыра на восток, к Транссибирской магистрали, надо было преодолеть высокий хребет – один из кряжей Агульских белков. Кошурников наметил, как ему казалось, самое глубокое седло для перевала и решил послать туда Козлова, чтобы тот срочно определил, какой длины потребуется перевальный тоннель. Володя Козлов с партией, состоящей в основном из студентов НИВИТа, выехал в Саяны. Он торопился, потому что перед отъездом состоялся у них с Михалычем решительный разговор.
– Если дам нужную отметку, берете? – спросил Володя.
– Ты сначала дай отметку, – пробовал отшутиться Кошурников. Он пока не верил, что может быть такое счастье. – Там посмотрим.
– Нет, я хочу знать, – настаивал Володя, а потом рассмеялся. – Седло разрою лопатой, но дам отметку. Возьмете?
Он был почти уверен, что Кошурников включит его в казырскую группу, если через Салаирский хребет можно пробить тоннель. Через неделю он радировал с водораздела Идеи – Кишта: «К работе приступил. Чую, что возьмете меня на Казыр, поэтому сушу сухари. Когда выезжаете?»
Но отъезд задерживался. Надо было скомплектовать еще одну изыскательскую партию для работы в районе Нижнеудинска, сделать предварительное камеральное трассирование варианта, изучить по имеющимся источникам район работы, экипировать экспедицию. Выяснилось, что никто из бывалых людей Новосибирска по Казыру не ходил, а карты,
Удивительный был этот человек! Перед каждым новым трудным делом Кошурников преображался. Забывалось, отодвигалось на задний план все – и семейные неурядицы, и муки предыдущей работы, и постоянное тягостное ощущение того, что живешь не так, как надо бы, делаешь не все, что можешь. Одно оставалось, главное. И пусть тугие двери, пусть крутые лестницы! Как раз за эти вот минуты, когда летит сердце и цветет душа, он и ценил жизнь…
Так было и теперь – для него все перестало существовать, кроме подготовки к экспедиции. Но трудности, с которыми он столкнулся сейчас, были необычными.
Бывалые изыскатели и геологи помнят, что стоило в те годы снарядить далекую экспедицию. Все шло на запад, где решались судьбы Родины. А здесь был на строгом учете каждый килограмм крупы, каждая буханка хлеба. Недели проходили в хлопотах, а изыскателям еще многого недоставало. Только в конце лета в партию Козлова выехал Алексей Журавлев. Но он вынужден был задержаться в Нижнеудинске. Оттуда Журавлев писал жене, тоже молодому изыскателю: «Ох и надоело мне ходить по всем начальникам, маленьким и большим! Из-за несчастных топоров бегаешь 2–3 дня, а если что-нибудь поважнее, так и того больше. В общем, трудно сейчас оснащать экспедицию. Очевидно, в конце августа – начале сентября отправляюсь в тайгу. Договорился здесь, что тебя возьмут в партию № 1. Работы тут много».
Задержку вызвали особые строгости военного времени. Экспедиция должна была работать вблизи государственной границы, и не могло быть речи о том, чтобы получить разрешение на пользование рацией. Да и пропуск в пограничный район оказалось достать не просто. 1 сентября Алеша сообщал в Новосибирск: «Вчера наконец-то получил пропуск. Но, как назло, испортилось небо – низкая облачность, дождит. В общем, нелетная погодка была. Сегодня, правда, солнышко показалось. Если продержится так, завтра, возможно, улетаю на прииск Покровский, а там к начальному пункту нашей работы – к Верх-Гутарам».
Алеша вылетел в Саяны и вскоре был уже в Верх-Гутарах. А Кошурников все сидел в Новосибирске. Не было обуви. Он писал другу: «Сколько еще просижу здесь – неизвестно. Главное, что не могу поехать без сапог, на остальное бы наплевал».
Сейчас, может быть, смешно, что такая важная экспедиция задерживалась из-за пустяков. Но мы, наверное, подзабыли войну и не учитываем, что победы на фронте давались дорогой ценой, что железный режим экономии пронизывал тогда все закоулки сложного народного хозяйства, касался каждого человека. Это было время, когда в столовые ходили со своими ложками, в гости – со своим хлебом, когда иждивенец получал на день триста граммов хлеба, да и тот был с примесью картошки, проса и еще каких-то остьев, которые царапали горло. Сахар тогда был желтый, крупнозернистый, а его месячная норма уничтожалась, бывало, за один присест, промтоварные карточки не всегда отоваривались, и на толкучих базарчиках платили бешеные деньги за коробку спичек, обмылок, стакан соли. Нелегко доставалось тогда лесным бродягам – изыскателям и геологам. Не секрет, что нередко приходилось им отправляться в тайгу в обуви на деревянном ходу.