Серебряные трубы(Рассказы)
Шрифт:
«Департамент по сооружению монумента героям Измаила» — так в шутку именовали школяры затерявшийся среди густо разросшихся деревьев домишко Николая Григорьевича на тихой уличке Измаила.
Сюда, в этот «департамент», сходились все нити задуманного предприятия. Здесь можно было увидеть и мастерового судоремонтного завода, и железнодорожника из паровозного депо, и адвоката, и канцеляриста. Всем им находил Громов занятие. Всем давал поручения: кому переговорить с влиятельным лицом, кому подтолкнуть застрявшее в канцелярских дебрях прошение, а кому и рассказать у себя на заводе или в депо о значении сооружения
Хлопоты комитетчиков увенчались успехом. Простой народ, горожане и крестьяне, мастеровые и ремесленники понесли свои пятаки и гривенники. Раскошелились и купцы. Потянулись за ними чиновники. Солдаты отрывали от своего скудного пайка по копейке, по две копейки и отсылали их в Измаил. Офицеры собирали отдельно.
Деньги на сооружение памятника поступали в Измаил со всех концов русской земли.
Городской голова пожимал плечами. Он принимал теперь учителя в своем кабинете безотказно, когда бы тот ни пришел, и даже называл его не «господин Громов», как было вначале, а «дорогой мой Николай Григорьевич».
А дорогой Николай Григорьевич действовал по старой народной пословице «вода камень долбит».
— Фу-ты, какой, отбоя от тебя нету! — жаловался городской голова, вытирая фуляровым платком испарину со лба. Его утомили бесконечные проекты беспокойного учителя.
— Тебе бы торговлей заниматься! Купец из тебя первогильдейский! — одобрял он порой неутомимого общественного деятеля.
Усилиями комитета и вовлеченной в этот, по словам городского головы, «коловорот» думы весной 1912 года на центральной площади города разбили парк с редкими породами деревьев. В парке оставили место для памятника.
По совету приглашенного из Петербурга архитектора памятник задумали поставить на высоком холме, чтобы он напоминал Трубчевский курган, с которого Суворов руководил штурмом.
Двадцать два года собирал учитель средства, готовился к сооружению памятника и все не мог приступить к делу. То не хватало средств, то не могли достать бронзу. На этом едва не закончилась вся история.
Трудно приходилось учителю. Порой он хотел махнуть на всё рукой и заняться другими делами, но не позволяла совесть. И когда, казалось, дело приближалось к концу, когда уже готовились заказывать в Петербурге проект монумента, — Николай Григорьевич прочитал в газетах, что военные историки столицы получили «высочайшее соизволение» на сооружение памятника. Но его наметили поставить не в Измаиле, а на Рымникском поле сражения, на месте блистательной победы суворовских войск над турками в 1789 году. На сооружение этого памятника правительство отпустило средства.
Прочитав это известие, Громов растерялся.
— Как же так! — разводил он руками. — Выходит, что двадцать с лишним лет трудов, хлопоты, переписка, проекты, подготовка — всё по боку! Никому не нужно!
Он прочитал газету во второй и в третий раз. Успокоился.
«Хорошо, — рассуждал он, — допустим, нам не удалось пока поставить в Измаиле памятник бессмертному подвигу русских людей. Это так! Зато другие оказались более удачливыми. Их старанием поставят не менее величественный монумент. Он отметит важное в истории нашего народа событие. Обидно только, что этот монумент соорудят за пределами нашей родной страны, в Румынии. Мало кто из русских людей увидит его. Зато он расскажет о славе русского оружия другим народам. Пусть они узнают, как русские солдаты дрались с турками, освобождая румынский народ от турецкого ига».
Много передумал в этот раз Николай Громов. И расстроился он и порадовался, а главное, решил не складывать оружия, не сдаваться.
«Никто же не распускает комитет. Никто не запрещает ставить монумент в Измаиле, — думал он и решил: — Надо работать!»
Приближалась сто двадцать пятая годовщина того дня, когда Суворов, имея под своим командованием около двадцати пяти тысяч солдат, разбил на реке Рымнике стотысячную армию турок. Громов понимал, что в такое время не до Измаила. Сейчас все внимание должно быть обращено не на Измаил, а на Рымникское поле сражения.
Он узнал, что сооружение памятника для Рымника поручено одесскому скульптору Эдуардсу, дипломанту Российской академии художеств, ваяния и зодчества. Эдуардса торопили.
Дела в Европе складывались для царского правительства неблагоприятно. Европейские журналисты писали о слабости русской армии. Надо было напомнить о славе русского оружия, припугнуть тех, кто шумел. Сооружение памятника, посвященного отваге и доблести русских воинов, чуть ли не в центре Европы казалось, по мнению царских сановников, наиболее подходящим выходом из положения.
По этой причине открытие памятника решили ускорить: его открыли в 1913 году, в сто двадцать четвертую годовщину разгрома турецкой армии.
На торжества приехали делегации от воинских частей русской и австрийской армий. Этими полками сто двадцать четыре года назад командовал на поле битвы у реки Рым-ник Суворов.
Громову удалось побывать на празднике, и он потом с увлечением рассказывал в Измаиле:
— Представьте себе высокий пьедестал из гранита, а на нем — бронзовая статуя! Суворов верхом на лошади. Вот и все. Но сделано чертовски талантливо! Полководец со шляпой в руке приподнялся на стременах. Его лошадь еще не успокоилась от шума сражения, ее бока нервно подрагивают. А Суворов глядит на проходящие мимо войска. Его глаза горят. Он приветствует победителей.
Больше всего поразила Николая Григорьевича выдумка строителей памятника. Его отлили из бронзовых трофейных пушек, взятых русскими солдатами в сражениях с турками.
— Отлично придумали! — восхищался Громов и тут же со вздохом добавлял: — Правда, военные историки могли получить их, а нам не под силу. Не дали б нам столько трофейных пушек.
Это событие только на время отвлекло внимание народа от Измаила. К учителю приходили люди. Они роптали.
— Что же, Николай Григорьевич, так и не доскачет до нас Суворов? На Рымникском поле поставили памятник, а мы что же? Для того ль народ деньги собирал, чтоб в кубышке держать!
Громов переживал всяческие задержки не менее болезненно.
В начале 1914 года об установке памятника в Измаиле заговорили еще требовательней.
— Чего ждем? Деньги собраны. Пора ставить и у нас! — ворчали одни.
— Стыдно сказать, четверть века всё только собираемся! — досадовали другие.
Громов нервничал, волновался, выходил из себя, а дело двигалось вперед медленно. Городская дума вместо помощи чинила одни препятствия. Без нее члены комитета не имели права расходовать собранные деньги, а городской голова и его помощники твердили одно: