Серебряные трубы(Рассказы)
Шрифт:
Нельзя отступать, рассуждал я, если неудача постигла нас и в первый и во второй раз. Мне вспомнился Суворов перед штурмом Измаила. На военном совете он сказал, что русские войска штурмовали Измаил два раза и оба раза отходили от крепости без результата. Теперь, в третий раз, русские должны умереть или взять ее приступом.
Меня всегда потрясала вера Суворова в могучую силу русского народа. Она же помогала мне преодолевать трудности в работе.
На этот раз Никита Яковлевич встретил меня, словно родного. В этот же день к нему приехал
— Загрустил, хлопец? — спросил он меня, щуря по-стариковски глаза. — Давай, побродим по участку, поищем. Я тут надумал, как лучше искать, целый, брат, план сочинил.
И он рассказал сыну, как мы несколько лет подряд ищем семейные награды рода Нагорянских.
— То, сынок, дюже важно! — доказывал старик. — Те медали с рублем серебряным, то ж наша дружба вековая с русскими братьями. Через нее мы живем. Через нее имеем силу. Понял?
Теперь мы копали уже втроем: Никита Яковлевич, его сын и я. Старик посвятил нас в свой план поисков.
— Не иначе как я сховал его вот тут! — показал он на запущенный участок земли позади коровника.
— Я так думаю, перекопаем его от края до края, а там поглядим. Здесь он, ларчик тот проклятущий!
Мы с Иваном взялись за лопаты, копали землю сплошняком дня три подряд, измотались, устали и ничего не нашли.
Старик ходил подле нас, грустно покачивал головой, вздыхал и что-то ворчал себе в усы. Увидев, как мы, изможденные от беспрерывной работы, упали на траву рядом с перекопанным участком, Никита Яковлевич хитро усмехнулся и сказал:
— Не журитесь, хлопцы! Я заведу здесь добрую бахчу. Не земля, а пух. Хорошо поработали!
— Подловил нас батька! — смеялся Иван, укоризненно поглядывая на отца.
— Чего там подловил! — оправдывался старый. — Работали по плану, шукали. А что не нашли, не моя вина.
Зато доброе дело спроворили, участок под бахчу подготовили. Ларчик, пропади он пропадом, поищем в другом месте.
Старик спрятал свой железный сундучок, как он говорил, «ларчик» в спешке, в темноте, покидая дом тайно, на долгое время. Пролетели годы, все забылось, покрылось мраком.
И в третий мой приезд, хоть мы обшарили весь участок и сад, все постройки и пристройки, ничего отыскать не удалось.
Расстроенный старик только и мог сказать:
— Наказал, видно, меня бог, помрачил рассудок. Здесь он, ларчик, на участке. Никуда я не увозил его отсюда. А куда сховал, убейте, не припомню.
Пять лет, посвященных поискам суворовского рубля, оказались безуспешными. Но я получил большую радость от бесед с Никитою Яковлевичем. Всю свою жизнь старик посвятил родному краю. В районе он слыл садоводом-мичуринцем, растил колхозный сад. Яблони, вишни, груши, абрикосы вырастали у него крепонькими, ветвистыми, многоплодными. Не одну тысячу фруктовых деревьев вырастил он за свою долгую жизнь.
— Тысяч за двадцать, мабудь! — говорил Никита Яковлевич.
— А сколько сортов вывел яблонь да груш, ей-ей сортов пятьдесят.
Погоревали мы с ним и расстались до нового лета.
— Слухай, Николаич! — говорил он на прощанье, виновато улыбаясь. — Ты приезжай! Я еще не сдаюсь. Отыщем мы с тобой ларчик. Даю тебе в том слово нерушимое. И сынам своим, офицерам Советской Армии, даю слово. Найду медали!..
…В солнечный апрельский день 1952 года нежданно-негаданно я получил из Тимановки телеграмму:
«Поздравляю находкой реликвий. Нагорянский»
Не телеграмма, а гром среди ясного дня. Сначала я растерялся, не знал, что предпринимать, потом бросил все дела, побежал на почту и спешно отправил Никите Яковлевичу ответ — те же четыре слова: «Поздравляю находкой реликвий» — подпись.
Спустя несколько дней пришло письмо.
Волнуясь, я вскрыл конверт и прочитал:
«Здравствуйте, уважаемый! Радуйтесь! Реликвии я нашел 10 апреля в восемь часов утра. Наши труды не пропали. Я вам обещал не умирать, пока не найду медалей и рублей, завещанных мне моими предками.
Я до конца своих дней жалел бы об утрате того, что хранил почти полвека. Если бы я не нашел суворовского рубля, меня назвали бы брехуном. Теперь я честный своему слову человек, а вы — герой своему настойчивому труду. Вы — хозяин найденных реликвий, а мне прикажите, куда их девать.
Я показывал находку нашему председателю колхоза и директору школы. Они очень заинтересовались, хвалили нас за настойчивость, обещали написать аж в Киев.
Передаю вам свой радостный привет и посылаю копию реликвий.
Нагорянский Н.»
Среди листков письма лежал еще один с перенесенными на него карандашными оттисками старинных турецких монет, медалей за победу при Ларге и Кагуле и суворовского рубля с датой: «1775-й год».
Нельзя описать глубину моей радости от этой находки. Неважно, что нашел ее не я сам. Гораздо важнее, что она найдена не музейным работником, не археологом или историком, а стариком колхозником, — думал я. — Он искал ее не как хозяин ценной вещи, а как ученый, как патриот своей советской Родины. Об этом можно судить по словам его письма. Он ждал распоряжений, как поступить ему с находкой, куда определить ее.
Я перечитал письмо Никиты Яковлевича много раз и спохватился: в нем ничего не говорилось о самом главном, как же найден суворовский рубль.
Я немедленно написал об этом своему «представителю на месте» и потребовал дать подробный отчет, когда, где и как он нашел ларец.
На другой день я получил от Нагорянского второе письмо.
«…Извините, — писал старик, — только на днях послал вам телеграмму и письмо о находке реликвий и сделал маленькое упущение. Не написал самого главного: где же найдены медали.