Серебряный единорог
Шрифт:
– Молчать! – рявкнул полковник.
Он достал связку ключей из стола, открыл стальной сейф, стоящий у стены, и с усилием штангиста вытащил большой бесформенный сверток. Сверток шмякнулся на стол, глухо звякнуло стекло. Военком развязал узел и распахнул солдатское одеяло.
Чур меня, чур меня, – закрестился неверующий Анатолийский, увидев груду шампанского, коньяка, водки и вина.
Баторжамц одобрительно крякнул, а Олег метнулся к стенке, за стеклом которой белел чайный сервиз.
– Мой запас никогда не кончается, – самодовольно ухмыльнулся военком. – Гулять, так гулять.
Бесшабашная пьянка понеслась, словно лихая
– Эй, призывник! Баб сюда! Всем.
Пиханов отыскал в бумажнике обрывок газеты с объявлениями и набрал номер на диске телефона военного комиссариата. Закрыв ладонью трубку, он вкрадчиво сказал:
– Привет, красотка. Срочный заказ. Пять штук блондинок с доставкой в Центральный военкомат. Что, что? Блондинок только две. Давай, какие есть. Что, что? Какой у нас телефон?
Полковник выхватил трубку и заорал:
– Ты у меня быстро узнаешь телефон, коза драная.
Минут через тридцать в кабинет военкома робко вошла группа в составе пяти девиц во главе с прыщавым сутенёром. Сторож, всё еще крепкий пенсионер лет шестидесяти, подтолкнул последнюю испуганную проститутку. Полковник с лицом перезрелой свеклы, с покосившимся галстуком и форменной фуражке, козырек которой навалился на левое ухо, вскочил, как ужаленный, и грозно рявкнул:
– Что за разгильдяйство? Сброд собачий!
Размалеванные девицы сжались от неожиданности в жалкую кучку, сутенёр с угревой сыпью на лице растерянно пялил глаза на строгого полковника, а дежурный мгновенно дистанцировался от распутной стаи. В кабинете повисла тягостная тишина. Военком расправил плечи, втянул живот и скомандовал во всю глотку:
– В одну шеренгу ста-а-ановись!
Проститутки бестолково построились, как первоклассники на первой линейке, а сутенёр неуклюже занял место во главе шеренги.
– Ра-а-авняйсь!
Размалеванные ночные бабочки, толкаясь, подровняли строй.
– Сми-и-ирно!
Строй замер, полковник медленно прошелся перед шеренгой, придирчиво разглядывая девиц.
– Ты! – ткнул он пальцем в грудастую блондинку. – Остаешься со мной! А ты, призывник, – военком бросил ключ Олегу. – Тащи эту дылду в секретную часть.
– Можно я вон ту маленькую блондинку возьму? – робко попросил Пиханов.
– Отставить разговоры! – рявкнул начальник военкомата и распределил ещё две пары. – А ты дашь деду в дежурке, – сказал он последней проститутке в черных колготках. – По местам дислокации ша-а-агом марш!
– А кто заплатит? – спросил сутенёр.
Палец полковника медленно описал кривую дугу, замер на Пиханове и резко дернулся в направлении сутенёра:
– Ты!
– Но я собираю деньги! – заверещал прыщавый. – Братва меня не поймет!
– В Тикси отправлю! – заорал военком. – Будешь там портянки стирать в Ледовитом океане.
– Не могу я дать девок бесплатно, – чуть не плакал парень. – У меня план.
– Вон отсюда, вонь подретузная! Все – вон!
Труженицы борделя бросились к двери, цокая каблучками. Сутенёр стремглав опередил их, чуть не сбив дежурного пенсионера.
– Я заплачу! – запоздало крикнул Пиханов.
– Все вон, я сказал! – рявкнул полковник, вернулся к столу и хряпнул стакан водки.
В повисшей тишине военком покачнулся, садясь, и чуть не упал мимо стула, но Баторжамц успел его поддержать. Примолкшие гуляки смотрели, как Иван Иванович уронил голову на стол и захрапел.
– Нам пора на дембель, – сказал Меркурий. – Пойдем, Баторжамц, в мое пристанище. Продолжим славный вечерок.
– А мне, что делать? – заныл Пиханов. – Вопрос-то мой не решен.
– Иван Иванович не зря тебе ключ от секретки дал. Найди своё дело и засунь куда подальше.
Прихватив со стола бутылку коньяка, Анатолийский вышел из военкомата под ручку с представителем Восточного аймака.
Часом позже Баторжамц был уже готовым: глаза осоловели, голос осип. Он сморкнулся в галстук в желто-черных шашечках и торжественно произнес:
– Ваш хубернатор – хороший куроводитель.
Анатолийский был еще пьянее монгола и легко согласился:
– Да-а-а, наш глава – очень хороший руководитель, но ваш губернатор – лучше. Он нашел такого замечательного представителя, как ты, Баторжамц, а наш не нашел.
– У нашего председателя хурала сердце с правой стороны. Он очень хороший куроводитель. У вашехо хубернатора сердце с левой стороны. И он тоже хороший куроводитель.
– Все начальники хорошие руководители: и наши, и ваши.
– Это хорошо.
– Выпьем за них! – Анатолийский разлил коньяк в рюмки, расплескивав янтарную жидкость на клеенку.
Последняя доза Меркурию не пошла. Он с трудом протолкнул ее в глотку и, выпучив глаза, едва сдержал рвоту. Баторжамц выпил коньяк, как невинный напиток «Буратино» и тихонько запел на монгольском. Песня показалась Анатолийскому лучшим шлягером последних лет и ему захотелось подпеть собутыльнику. Из тайных глубин подсознания вдруг пришли монгольские слова. Меркурий потянул волосы на голове и запел про арата, пасущего тучных овец на берегу Керулена. Казалось, душа его перенеслась в цветущую степь. Пропев куплет, Анатолийский поднял за волосы голову. Почти трезвый Баторжамц смотрел на него круглыми глазами.
– Почему ты так воешь? – спросил монгол.
– Я пел на монгольском, – скромно ответил Меркурий.
– Почему ты дерхаешь волосы?
– Чтобы улететь в Монголию.
– Я отправлю тебе приглашение, – пообещал Баторжамц.
Глава 8. Фирма процветает
Впервые в жизни Анатолийский не вышел на работу. Он бревном лежал в кровати, измученный пульсирующей головной болью, палящей жаждой и общим сотрясением организма. Последствия пьянки были настолько скверными, что он не помнил её конец, не помнил, о чем говорил с Баторжамцем и даже не помнил, когда тот ушел. В двенадцать часов Меркурий, держась за стенку, доплелся до кухни и прямо из-под крана напился холодной воды. Полегчало ненадолго и весь остальной день он, страдая, провалялся в полубреду алкогольного отравления. Похмелье прошло поздним вечером, когда проснулся зверский голод. Меркурий поджарил три яйца с ломтиками сала и с аппетитом голодного волка проглотил яичницу, протерев сковородку хлебом. Голод не ушел и Анатолийский разогрел тушенку. На сытый желудок он провалился в сон и встал полседьмого утра. Энергично размявшись, невзирая на слабость, Меркурий принял прохладный душ, побрился и тщательно оделся. Выпив кружку бодрящего кофе, он в препаршивом настроении вышел из дома и зашагал к площади Ленина.