Серебряный голубь

Белый Андрей

9) Иногда параллелизм у Гоголя только подразумевается: «А из окошка далеко блестят горы и Днепр; за Днепром синеют

леса… Но не далеким небом и не синим лесом любуется пан Дани-ло (фигура нарастания): глядит он на выдавшийся мыс»… («Страшная месть»).

10) Иногда изысканность формы переходит все пределы, и вот тогда-то ударит по нашим нервам Гоголь намеренно банальной риторикой: «Божественная ночь! Очаровательная ночь!» Но странно: именно эта риторика после тончайших красочных сочетаний, после тончайших извивов фразы загорается невероятным блеском

совершенства, и нам начинает казаться, что нет ничего проще, естественней прозы Гоголя; но то – обман.

Я не могу перечислить здесь и сотой части всех тех сознательных ухищрений, к которым прибегает стилистика Гоголя. Знаю только одно: в стилистике этой отражается самая утонченная душа XIX столетия. Нечеловеческие муки Гоголя отразились в нечеловеческих образах; а образы эти вызвали в творчестве Гоголя нечеловеческую работу над формой.

Быть может, Ницше и Гоголь – величайшие стилисты всего европейского искусства, если под стилем разуметь не слог только, а отражение в форме жизненного ритма души.