Серебряный Клин
Шрифт:
Вскоре семейное древо Туманных исчезло с лица земли, все целиком, с корнями и боковыми побегами. Были уничтожены колдуны, их жены, их дети, все, что могло иметь к ним хоть какое-нибудь отношение. Вплоть до последней гниды, которая могла бы со временем превратиться в вошь.
Теперь двенадцать самых выдающихся Перлов находились здесь, в подвале, вокруг наполненного маслом корыта, в котором голова Хромого, уже скрепленная с новым глиняным телом, нетерпеливо ждала, когда закончится процесс оживления. Колдуны тихо переговаривались, бормоча что-то на языке, которого он не понимал. Неважно. Главное, они знали: любая попытка предательства обойдется им очень дорого.
Они видели Жабодава в деле, во время избиения Туманных. А ведь тогда он был калекой.
Уж он не забыл позаботиться, чтобы в монастыре ему первым делом изготовили новую лапу.
Пес Жабодав негромко зарычал. В знак предостережения, напоминая, что пора поторапливаться.
И тогда они сделали то, что должны были сделать. Принесли в жертву дурака-монаха, оставшегося здесь, чтобы восстанавливать монастырь.
Серая глина в корыте окрасилась в телесный цвет, конвульсивно дернулась и затрепетала, словно настоящая живая плоть.
Тело внезапно и резко согнулось, село. С него стекали струйки масла. Колдуны отпрянули в испуге. Хромой быстро ощупал свое глиняное тело глиняными руками, оскалил зубы в восторженной гримасе.
– Зеркало! – потребовал он громовым голосом.
Он любовно пробежал пальцами по лицу. Даже в свои лучшие годы оно наверняка выглядело куда хуже. Он взглянул на себя в зеркало.
Неистовый яростный рев потряс подвал, едва не обрушив потолок. Жабодав краем глаза успел заметить то, что увидал Хромой.
Зеркало отразило правду. Отразило его лицо таким, каким оно было под слоем глиняной косметики и грима.
Хромой рывком выскочил из корыта, поднял его, вывернув на пол все, что в нем оставалось. Колдуны Перлы отступили в угол, громко выкрикивая охранные заклинания, торопливо выстраивая защиту. Они не понимали, что случилось.
Зато Жабодав сразу понял все. Яростные вспышки Хромого были ему хорошо знакомы. Это было заранее задумано.
Он не туда глядел, чуя флюиды предательства. Колдуны Перлы были ни при чем. Отвратительную вонь источал Хромой.
Жабодав прыгнул. В прыжке и осознал свою ошибку.
Хромой отбил корытом его отчаянный бросок и метнулся к двери, до этого загороженной телом пса. Пробив защитные заклинания Перлов, Хромой прыжками помчался вверх по лестнице, сотрясая воздух диким хохотом. Жабодав кинулся следом, но было поздно. Стены лестничного колодца обрушились.
Пес стал рыть землю.
– Не усердствуй так, мой милый щенок! – донесся сверху громовой голос. – Ты надеялся, что сможешь использовать меня, да? Кого? Меня?! Ха! Я позволял тебе надеяться, пока ты делал то, что мне было нужно. А теперь наслаждайся видом своей могилы. Лучшего ты пока не заслужил. Но времени воздать тебе по заслугам у меня нет.
И снова сумасшедший хохот. Тонны земли добавились к обвалу.
Жабодав продолжал исступленно копать, но на минуту прервался, чтобы грозным рыком прекратить панические вопли Перлов. В наступившей тишине он стал внимательно прислушиваться к звукам, доносившимся сверху.
На север! Хромой повернул назад, на север! Более безумный, чем прежде, он все-таки сумел смирить свою жажду мщения.
У этой головоломки мог быть только один ответ. Хромой отложил месть до лучших времен, устремившись туда, где он надеялся удесятерить свою колдовскую мощь.
Глава 45
Смед обнаружил, что если окунуть комок ваты в краску, а потом сделать несколько отпечатков вокруг общего центра, то получается довольно сносная имитация розы.
После того как улеглась суматоха, вызванная поисками несуществующего серебряных дел мастера, и провалилась попытка Рыбака пустить слух, что одна из ведьм уже завладела Клином и держит это в тайне от своей сестры, старик решил пустить свою последнюю стрелу. Воспользоваться скрытым потенциалом хаоса, внеся дополнительные ноты разлада в неразбериху, охватившую Весло.
Именно поэтому Смед, уже в третий раз за ночь, оказался на улице с банкой краски в руках. Рыбак велел ему оставить в определенных местах знак Белой Розы; он пытался создать впечатление, что раздраженные происходящим подпольщики готовы дать отпор силам Империи.
На этот раз Рыбак придерживался принципа «Тише едешь – дальше будешь». Он добивался, чтобы о происходящем узнал весь город, чтобы все горожане начали надеяться и верить. Он хотел заставить серых нервничать. Остальное, сказал старик, придет само собой.
Закончив третью выставку роз, Смед повернул к дому. Рыбак сейчас тоже рисовал розы где-то в городе. Вчера ночью Смед оставил эти знаки в двух местах, где местные жители особенно сочувствовали подпольщикам и готовы были поддержать их в любую минуту. Позавчера – в трех таких местах. Медленно, но верно, как сказал старик. Цветочки должны принести плоды.
Прошлой ночью Рыбаку особенно повезло. Наткнувшись на тела двух серых, убитых в случайной уличной стычке, старик нарисовал на их лбах по белой розе. Это должно было заметно подтолкнуть события в нужном направлении.
Смеду такая игра была сильно не по душе. Слишком опасно. Опасность и без того угрожала им со всех сторон. Добраться до них хотели бы очень многие. Особенно Смед опасался охотников за Клином.
Но сейчас, когда он крадучись пробирался по ночным улицам к «Скелету», в голове у него крутились совсем другие мысли. Ему не давало покоя загадочное поведение Талли. Этим вечером братец опять занял у него деньги, в четвертый раз за последние восемь дней. Занял приличную сумму, так и не вернув предыдущий должок.