Серебряный огонь
Шрифт:
– Она швырнула хрустальный сосуд с драгоценной египетской помадой в окно, – злорадно хихикнула камеристка, – и не только разбила стеклянный образ святой Женевьевы, но чуть не попала в голову посланника его святейшества папы, выходившего в тот момент из Лувра и направлявшегося к своему экипажу. Говорят, сосуд пролетел совсем рядом и раскололся на куски о каменные плиты. Звук напугал лошадей, а монах, сопровождавший посланника, упал посреди двора на колени и помолился о спасении своей души. Короче, все выглядело очень забавным!
Довольная Фелина
Пока прекрасная Тереза переживает приступы ярости в отсутствие своего поклонника, не много шансов на то, что Анделис устанет от ее очаровательного пребывания. Даже если Иветта станет так настойчиво засовывать маркизу в узкий корсет, изо всех сил затягивая шнурки до предела. Кроме корсета было еще темно-красное закрытое бархатное платье, позволявшее переносить холод зимнего дня. Узкое, в складках, кружевное жабо вынуждало маркизу высоко держать подбородок, а три теплые нижние юбки растягивали широкую верхнюю.
Если в спальне утром было приятное тепло, то коридоры Лувра, как обнаружила Фелина еще вчера, оказались длинными, запутанными, холодными, пронизанными сквозняками.
Ей показалось, что она меньше мерзла в Сюрвилье босиком и в тонких полотняных юбках. Во всяком случае работа не оставляла ей тогда времени для размышления о таких пустяках, призналась она сама себе, скорчив смешную гримасу.
Иветта тем временем закрепила шнур с жемчужинами на высокой прическе и, довольная, положила руки на округлые бока. Это платье тоже было слишком простеньким для придворных требований, но именно потому подчеркивало красоту юной дамы.
Ничто не отвлекало внимания от золотистого отлива волос, слегка припухлых подкрашенных губ и глаз, излучавших серебро. Красный цвет оттенял алебастровую белизну безукоризненной кожи и придавал худощавой фигуре хрупкость, не скрывая при том женских округлостей.
– Великолепно! – произнесла Иветта и получила неожиданную поддержку.
– Действительно. Твоя красота заменяет солнце в этот мрачный день, дочь моя. Надеюсь, ты хорошо отдохнула?– сказал вошедший Амори де Брюн.
Фелина ответила на его улыбку.
– Благодарю за вопрос, отец! Полагаю, что и вы тоже. Вы сегодня прекрасно выглядите!
Благородный темно-синий жилет с короткой, подбитой мехом накидкой в самом деле имел мало общего со скромной и практичной одеждой, какую обычно предпочитал де Брюн. Привычная палка, на сей раз из черного эбонитового дерева с набалдашником из слоновой кости, дополняла внешний вид старика и придавала ему особую респектабельность.
– Думаю, что ты не захочешь пропустить утреннюю аудиенцию. Нашему королю приписывают особую мудрость при разрешении споров между его подданными и при решении казалось бы неразрешимых проблем. И если ты не утомишься, сопровождая старика...
Вложив свои руки в протянутые его, Фелина одарила Амори взглядом, в котором поместилось все ее жаждущее любви сердце, хотя и не подозревала об этом сама.
– Я благодарна вам за все, что имею и чем я стала. А вы уверены, что ваше здоровье не пострадает от поездки? У вас ничего не болит?
Де Брюн нежно поцеловал ее в лоб.
– Рядом с тобой даже тяжелые приступы подагры немного легче переносить. Не беспокойся обо мне.
Фелина подозревала, что он не совсем правдиво говорил о своих страданиях, но скрыла свое сочувствие. Она знала, как не любил он проявлений жалости. Она проследит за тем, чтобы граф не перенапрягался. Мужчина, которого она полюбила как отца, больше, чем когда-то собственного, заслуживал всяческой заботы.
Через какое-то время Иветта задумчиво поглядела вслед двум разным людям, направившимся в большой приемный зал дворца.
Даже в ее сердце, давно отвыкшем в стенах Лувра верить в чудеса и в человечность, пробудились теплые чувства. Наверное, что-то содержалось в протестантизме, если отец и дочь обладали таким запасом взаимной любви и взаимного понимания.
– Послушайте, Анделис, откуда взялось это маленькое чудо? Неужели новая звезда, найденная нашим галантным королем в провинции? И как ему удается все время привлекать к себе прекраснейших из прекрасных? Заметили, с каким вниманием она следит за ним? И какого цвета у нее глаза, не пропускающие ни одного движения Его Великолепия?
Со странным выражением на лице выслушал маркиз де Анделис похвальные слова своего спутника. Луи де Колиньи был не только старым другом, но и серьезным соперником в деле завоевания новых фавориток избалованного двора. То, что предполагаемой жертвой его опытного взгляда стала именно Фелина, очень раздражало маркиза.
Поэтому на вопрос графа, только утром вернувшегося в столицу после посещения своего имения, ответил сухо:
– Серые. Да, серые, дружище. Должен, кстати, сообщить вам, что говорили вы о Мов Вернон, драгоценной маркизе де Анделис.
– Ничего себе! Разве вы не утверждали, что она болеет и не в состоянии появиться при дворе? Признаюсь, я редко видел столь привлекательных больных!
Граф отступил назад, и ехидная усмешка смягчила черты покрытого шрамами, но симпатичного лица.
– Уж не признак ли это ревности, дружище?
Понимая, что едва не сделался смешным, Филипп Вернон попытался сохранить спокойствие.
– Не говорите чепухи. Она поправилась. Долгое солнечное лето восстановило ее здоровье. За такое чудо мы должны неустанно благодарить Господа.
– Аминь!
Ядовитая реплика друга подчеркнула всю банальность последней фразы. Анделис воздержался от продолжения беседы. Он тоже не мог оторвать взгляд от темно-красной фигурки, ставшей вместе с другими придворными свидетельницей утреннего приема в большом зале. Амори де Брюн стоял рядом с ней. Замечание Фелины заставило его ухмыльнуться. Их взаимная симпатия была видна всем присутствующим. Нежная забота, с которой молодая женщина поддерживала больного кавалера, не оставляла в этом никаких сомнений.