Серебряный пояс
Шрифт:
Исповедь княгини
Дождалась бабка Ветлужанка, когда поселок опустеет. Полдень. Все старатели на работах. Женщин не видно: кто по хозяйству хлопочет, другие — с мужиками на колодах золото бутарят. Дети поменьше в домах спрятались от жаркого солнца. Подростки отцу и матери помогают. Недолго осмотревшись в разные концы улицы, бабка Ветлужанка пошла вдоль забора, мимо грязных луж в золотоскупку к Ваське Тихонову. Знает старая, что приемщик золота в этот час один скучает за прилавком. Это ей на руку, чтобы лишних глаз не было.
Опираясь на посох, негромко укоряя свои годы, бабушка проворно добралась до площади к конторе, остановилась, долго крутила головой по сторонам. В питейном заведении — тишина. В рабочий час все люди на промысле, за кружкой вина никого не застанешь. У коновязи дремлет пара лошадей. Одна Мишки Стелькина. Вторая — его помощника Ваньки Лопухова. Вероятно, оба сейчас почивают после вкусного обеда. Им что? Землю не кидать, за прилавком не стоять. За них это делают другие.
Полностью убедившись, что ее не видят, бабка Ветлужанка подошла к золотоскупке, дернула на себя ручку двери. Та со скрипом отворилась. Бабка проворно шагнула вовнутрь помещения. За прилавком сидит Васька Тихонов, дремлет над ворохом бумаг. Делает вид, что просматривает отчеты о приемке драгоценного металла. Увидев бабку, недовольно растянул губы в брезгливой улыбке. Он был разочарован, что не закрыл на крючок дверь, и какая-то бабка не дает ему спать. В помещении тихо, прохладно. Лишь в стеклянное окошко бьются мухи, да за толстой стеной слышен громогласный храп Мишки Стелькина.
— Чего тебе, старая? — открыто зевая, спросил Васька, приподнимаясь навстречу посетительнице.
— Дело у меня к тебе! — негромко проговорила бабка Ветлужанка.
— Какое может быть дело в такой час? — недовольно заворчал приемщик, стараясь как можно скорее избавиться от несвоевременной нарушительницы покоя. — Приходи потом, когда все будут золото сдавать.
— Потом нельзя, глаз много.
— Вот еще… что у тебя за дело такое? — усмехнулся Васька, потягиваясь до хруста костей в позвоночнике. — Никак, самородок нашла у себя в подполье?
— Нет, самородка нет, — серьезно ответила старуха и внимательно посмотрела Ваське в глаза. — Весточку мне надо передать.
— Кому это весточку? Уж не деду ли своему, на тот свет?
— Нет уж, не смейся. К деду своему я сама скоро пойду, дай срок. А вот при жизни мне еще надо ему все рассказать.
— Что рассказать? Кому рассказать? — разминая затекшую спину, не понимал Васька.
— Ну, это тебе знать не надобно. А вот весточку ему передай.
С этими словами бабка Ветлужанка положила на чашу весов небольшой, размером с ноготь, камешек желтого цвета:
— Возьми. Скажи, что у меня к нему дело срочное есть, пусть приезжает, как сможет.
— Что это? — тупо рассматривая камень, хлопал глазами золотоскупщик. — Ты что, бабуля, вместо самородка мне камни даешь? Или думаешь, я дурак?
— Однако, милок, ты совсем тутака заспался. Не золото я тебе пришла сдавать: Власа мне кликать надо!
— Какого Власа?.. — удивленно отвалив нижнюю челюсть, порозовел щеками Васька и вдруг догадался: — Бердюгина, что ли?
— Слава богу! — перекрестилась Ветлужанка. — Наконец-то, отелился. Ему ж, милок, ему! Кому же боле? Али ты совсем запамятовал, для какой надобности ты тут обязанность имеешь?
— Ты откуда все знаешь, для чего я тут сижу? — шокированно выдавливая из себя необходимые слова, едва слышно произнес Васька Тихонов.
— Что ж тут такого? Знаю, да и все, — равнодушно пожала плечами старушка и направилась к выходу.
Возле двери Ветлужанка остановилась, повернулась назад, подняла для важности информации крючковатый палец и, сузив глаза, дополнила:
— Про перстень не забудь сказать!
— Про какой перстень?
— Тот, что с синеньким камушком. Он знает, про какой. Скажи, что это перстень мой был!
Еще раз сурово посмотрев на золотоскупщика, бабка проворно хлопнула за собой дверью. Ушла, оставила Ваську одного с сумбуром неопределенных, любопытных мыслей в голове.
Влас Бердюгин не стал задерживать с визитом к уважаемой, старой старательнице. Удивившись знаку не меньше Васьки Тихонова, Бедовый с Гришкой Берестовым на третью ночь был у покосившегося домика бабки Ветлужанки. Негромко постучав в ветхое оконце, Влас услышал приглашение войти. Оставив Григория сторожить лошадей и дом от чужих ушей, Бедовый вошел в избушку.
— Входи-входи, мил человек! — зажигая приготовленную лучинку, суетилась бабушка, указала на чурку возле печи. — Будь добр, присаживайся! Одначесь, здравствуй, долгожданный! — и протянула для приветствия сухую ладошку.
— Доброго здравия желаю! — добродушно ответил ночной гость и сразу перешел к делу. — По какому поводу звала?
— Дык, про свой перстень поведать хочу, — хитро улыбнулась бабка. — Который у тебя в левом кармане сейчас лежит.
— Откуда все знаешь? — доставая украшение, продолжал удивляться Влас. — Вроде как мало кто в дело посвящен.
— Мало или нет, на то воля Божья! — перекрестилась Ветлужанка. — А только одно сказать хочу. Рано или поздно все утерянные вещи когда-то к хозяину ворочаются, — взяла перстень в руки, поднесла к глазам, тихо засмеялась. — Мой это камень! Как есть мой!..
— Где же ты его взяла? Как перстень к тебе попал?!
— А не брала я его нигде. От матери украшение досталось. Как мать помирала, так мне его и передала.
— Это как получается, столько лет прошло, как мать умерла, а ты его никому не показывала?
— А зачем кому-то казать, на себя горе кликать? Сам знаешь, золото горе да зло несет. Хороший человек словом не обмолвится. А плохой в душе зависть затаит. Потому и не показывала я его никому. Вот тутака, — Ветлужанка показала на жестяную коробочку из-под китайского чая на полке, — он, разлюбезный, и лежал всю жисть мою!
— А как же он матери достался? Простые люди такую дороговизну не имеют. Перстень-то с буковками, фамильный. Неужели семья ваша из богатого рода? — испытывая любопытство, не переставал задавать вопросы бабке Ветлужанке Влас Бердюгин.