Серебряный шрам
Шрифт:
Мы свернули в проулок. Один из афганцев подошел к сараю, отпер большой амбарный замок на его дверях, открыл одну створку и жестом пригласил нас зайти внутрь.
Я, как истинный джентльмен, пропустил Валери вперед, затем вошел сам. Адвоката, кажется, слегка подтолкнули хлопком в спину.
Дверь за нами закрылась, клацнул ключ в замке. Мы стояли в полусумрачном сарае без окон, свет в который проникал через щели в двери. Земляной пол, голые серые стены, потолок, с которого, как электропровода, свисают соломинки… Я почувствовал, что мои губы неудержимо расплываются в улыбке.
– Кажется, вы чему-то радуетесь? – спросил адвокат, присаживаясь у стены на
– Мне смешно.
– Это бывает, нервы… Ах, мерзавцы, трубку отобрали, так бы закурил перед смертью.
Валери стала тарабанить кулаками в дверь. Я подошел к ней и положил руки на плечи:
– Не шуми, а то тебе предоставят отдельную камеру.
– Ты предлагаешь спокойно дожидаться, когда нас расстреляют? – спросила она, резко обернувшись.
– А ты предлагаешь выломать дверь?
– Но ведь надо же что-то делать?
– Надо, – согласился я. – Спроси, к примеру, у господина адвоката, так сказать, руководителя нашей экспедиции, что он намерен делать дальше, кроме как мечтать о своей трубке.
– Не надо острить, Кирилл, – унылым голосом отозвался из своего угла Рамазанов. – Никто не давал вам гарантий, что все пройдет гладко. Я предупреждал, что мы идем на риск.
– Имейте мужество признать свою ошибку, а не списывайте ее на риск, – ответил я.
– Вот как, ошибка? А уверены ли вы, что мы благополучно дошли бы до места пешком, через горы? Вы можете дать стопроцентную гарантию?
– Да что вы подсчитываете проценты! – отмахнулся я. – Есть такие понятия, как обоснованный риск и бесшабашность, которая часто граничит с мальчишеской неопытностью.
– Ну вот, договорились! Значит, я, по-вашему, мальчишка?
– Да замолчите же вы! – крикнула Валери. – Как бабы в переполненном троллейбусе! Нам больше не о чем говорить?
Я был зол на адвоката, но замолчал и даже устыдился своей несдержанности, сел под дверями, прижался лбом к доскам, рассматривая через щель узкую улочку, щербатый дувал и человека с автоматом, сидящего на корточках. Валери ходила по сараю из угла в угол.
– Глупо, глупо почти достигнуть цели и попасться в лапы бандитам. Что им от нас надо? Деньги – у меня было около тысячи долларов – они забрали, автомат забрали, рюкзаки забрали.
Адвокат сидел с закрытыми глазами.
– Надеюсь, – медленно сказал он, – никому из нас не надо напоминать, что только одно слово про наркотики автоматически подводит нас к пуле. Нас, – повторил он. – Я имею в виду себя и Валери.
Я скрипнул зубами:
– Рамазанов, я отлично все понимаю. Ваша реплика, конечно же, относится ко мне одному. Вы подсказываете мне, как обрести свободу и избавиться от вас. Спасибо, я подумаю над вашей идеей.
Через минуту адвокат добавил:
– Не обижайтесь. Я сказал только то, что сказал, ни на минуту не сомневаясь в вашей порядочности.
– Но я в вашей уже сомневаюсь.
– Опя-ааать! – завыла Валери и схватилась руками за голову. – Я думала, что это свойственно только женщинам.
– Нет, почему же! – воскликнул адвокат. – На всякий случай надо расставить все точки над «и». Вдруг больше не встретимся.
– В аду встретимся! Крайнюю правую сковородку не занимать! – Валери снова начала ходить по сараю.
– Это, пожалуй, самое неприятное во всей нашей истории – то, что мы встретимся в аду, – пробормотал я. – С господином адвокатом я предпочел бы никогда больше не встречаться.
– Интересно, из-за чего это я попал к вам в такую немилость?
Я, глядя на его обгоревшую на солнце лысину, на нелепую в нашей ситуации подчеркнутую аккуратность гладко подбритых щек, на его жалкую попытку выглядеть человеком гордым и несломленным, понял, что сейчас наговорю ему гадостей.
– Вы, – медленно сказал я, – маленький человечек, который вздумал покорить мир, который поставил себя в центр Вселенной; вы, который превыше всего ценит только свои слова и поступки и только по ним определяет ценность других людей; вы, вечный неудачник, троечник, посредственность, удел которого – завидовать другим и подозревать их в нечестности, – вы спрашиваете меня, почему я к вам плохо отношусь?
– Кирилл! – с укором сказала Валери. – Что ты говоришь!
– Нет-нет, – остановил ее адвокат. – Очень интересно. Прошу вас, Кирилл, продолжайте.
– А мне больше нечего добавить, – махнул я рукой.
Адвокат опустил глаза. Скулы на его щеках вздулись. Минуту он молчал, с трудом переваривая то, что я ему выдал.
– Да, вы правы, – наконец сказал он. – Я неудачник. Я троечник. Мои однокашники давно перебрались в Москву. А те, кто остался в Ереване, ездят на белых лимузинах. Один – зам генерального прокурора республики, другой – юрисконсульт крупной торговой фирмы. А у меня до сих пор нет ничего, кроме комнаты в коммуналке и работы, где я разбираю в основном семейные ссоры. Но вы не правы в том, что я завидую. Я никому не завидую, Кирилл! – Он поднял голову и в упор посмотрел на меня. – Никому! Я отлично представляю, какое место занимаю в жизни. Я знаю свои возможности, и у меня нет никаких иллюзий в отношении себя. Но я доволен своей жизнью и уважаю себя, несмотря на свой небольшой рост, лысину и то обстоятельство, что сижу под арестом в этом загаженном сарае. – Он сделал паузу и тише добавил: – А что касается подозрений в нечестности, то я хочу сказать вот что: мы все здесь одним миром мазаны, хотим заработать деньги своеобразным способом, о моральной стороне которого можно много спорить. Но в одном вопросе я никогда не сомневался и не сомневаюсь теперь – есть подлость и порядочность, верность и предательство, трусость и благородство. Эти понятия я никогда не путаю и очень хотел бы, чтобы люди, которые меня окружают, тоже их умели различать.
Он закончил свой монолог. Несмотря на некоторое позерство и самолюбование, адвокат в эти минуты был достаточно искренним. Я не счел нужным продолжать с ним словесную перестрелку, а занялся изучением дверных петель – достаточно ржавых, чтобы сломаться от первого же удара ногой в дверь. Валери устала слоняться по сараю, как зверь в клетке, села рядом со мной и положила голову мне на плечо.
– Нас расстреляют на рассвете? – спросила она.
– Почему именно на рассвете?
– В кино и книжках так всегда. Утром разбойников выводят во двор. Звучит приговор, тарахтят барабаны. Офицер командует: «Оружие на изготовку! Целься! Пли!» Ба-бах! И смертельно раненные герои красиво съезжают по стене и с улыбкой падают на землю. А мы с тобой поцелуемся в последний раз, как Ромео и Джульетта… Ох, – вздохнула она, – как умирать не хочется!
Неожиданно за дверью загремел замок, и Валери испуганно прижалась ко мне. Мы все как по команде прикрыли глаза руками – в дверной проем хлынул, как нам показалось, ослепительный солнечный свет, и мы не сразу увидели мужчину в круглой шапочке, пиджаке, надетом на длиннополую серую рубаху, и остроносых калошах. Он, опираясь рукой о дверной бревенчатый каркас, долго всматривался в темноту сарая, с каким-то странным выражением на бородатом лице взглянул на адвоката, затем на нас с Валери, снова на адвоката и снова на нас.