Серебряный шрам
Шрифт:
– Молчите, молчите! – Я откинул молоток в сторону, защелкнул на крюке карабин и протаскивал через него веревку.
– Тогда, на плато, помните, Кирилл? Это было предупреждение… Валери жалко. У нее все поставлено на карту… Простите, Кирилл!..
– Рамазанов!!! – крикнул я, и эхо покатилось по ущелью.
Он летел вдоль стены беззвучно, как если бы это был не человек, а манекен, медленно развернулся головой вниз, ударился о каменный выступ, закувыркался вместе с рюкзаком и, подняв тучу брызг, исчез в пене реки.
– Дерьмо! Подонок! Тварь! Дерьмо! – орал
Я, стоя у стены, повернул голову:
– Килограммов десять. Большую часть я переложил себе.
Я уже был готов к тому, что он станет проверять мой рюкзак, но картавый ограничился лишь тем, что осмотрел его, приподнял за лямки и поставил на место.
– Надевай! – приказал он и, когда я взвалил рюкзак за спину, рванул Валери за руку и приставил ствол к ее голове. – Запомни, динозавр, – хриплым голосом сказал он, – если с рюкзаком что-то случится, я из твоей бабы не то что мужика – крокодила сделаю. Понял? Ты хорошо меня понял?
Мне было страшно смотреть на Валери. На ее лице блуждала улыбка, она едва не хохотала, сдерживая себя. Глаза ее плыли. Они были полны слез. «Она все поставила на карту», – вспомнил я последние слова адвоката. Что – все? На какую карту?
– Ну что ты меня толкаешь? – не то плача, не то смеясь, сказала она картавому. – Свою значимость хочешь показать? Ты помрешь со смеху, когда все узнаешь!
Я боялся, что она не выдержит и скажет ему о том, что у меня в рюкзаке, но Валери замолчала и, подталкиваемая картавым, поплелась по тропе за мной. За несколько минут она изменилась до неузнаваемости. В ней будто сломался стержень, который делал ее сильной и волевой. Она быстро устала, села на землю, глядя невидящим взглядом перед собой, и картавый долго заставлял ее подняться.
До сумерек мы успели лишь спуститься на дно ущелья, перейти реку и невысоко подняться к плато. Перед тем как устроиться на ночлег, мы с Валери поужинали горячим кофе с галетами. До наступления темноты картавый развлекался тем, что стрелял по пустой банке с расстояния нескольких десятков шагов, и, надо отдать ему должное, стрелял он метко.
Мы с Валери кое-как примостились на коврике, накрывшись спальником, предварительно расстегнув на нем «молнию», превратив в одеяло. Было ужасно холодно, но мне настолько было наплевать на все вокруг, что я уснул мертвецким сном и просыпался лишь оттого, что Валери крепко прижималась ко мне и всхлипывала, будто плакала во сне. Картавый провел ночь в обнимку с моим рюкзаком, даже не подозревая, чем он заполнен наполовину.
Глава 35
Силы нас покидали. Я не мог избавиться от мысли, что, как последний идиот, тащу на своем горбу полсотни килограммов камней, подчиняясь прихоти убийцы-маньяка. Не знаю, было бы мне легче, если бы я, как прежде, нес кокаин, но тащить камни – это, скажу вам, занятие не для слабонервных. Я потерял счет дням, мне казалось, что я уже много месяцев подряд таскаюсь по заснеженным горам в одной тонкой майке, продуваемой насквозь ледяными ветрами, а сзади меня конвоирует сошедший с ума преступник, который сам не знает, чего хочет, но я не могу напасть на него, связать, скинуть с горы, потому что у него в руках заряженный «калашников» и палец убийцы дрожит на спусковом крючке.
Валери вообще ушла в себя. Она покачивалась, как тоненькое деревце в степи, почти не отвечала на мои вопросы, часто спотыкалась и падала в снег, а подняться могла только с моей помощью. Она похудела, щеки ее ввалились, а блестящие, некогда прекрасные темные глаза потухли, и на них легла тень тоски и глубокой печали.
Я не мог смотреть спокойно, как она медленно погибает. Я уже терял над собой контроль и способность спокойно выжидать подходящий случай, чтобы напасть на картавого. Я чувствовал, что скоро наступит такой момент, что я просто повернусь к картавому лицом, рвану на груди майку и пойду с дикими глазами навстречу пуле.
Мы шли по кажущемуся бескрайним белому полю плато. Верхний пласт с треском ломался под моими ногами. Мы не обвязались веревкой, как делали это здесь несколько дней – или лет, или столетий? – назад, но мне было все равно, упаду я в трещину или нет. Картавый не чувствовал опасности. Он либо шел другим маршрутом, либо не придал трещине в леднике большого значения. Как жаль, думал я, что не он идет первым.
Солнце обжигало мне плечи и руки, но я впитывал его тепло и наслаждался им после стольких дней и ночей холода. Мои глаза постепенно утратили способность четко видеть, слезы лились ручьем по небритым, обожженным щекам, меня шатало на глубоком снегу, казалось, что я теряю ориентацию, лишь цепочка следов, проложенных мною, Валери и несчастным адвокатом, говорила о том, что я иду в нужном направлении.
Скоро будет трещина, в которую попал адвокат, подумал я и снова вспомнил его последние слова. «Это было предупреждение…» Однако он был суеверным человеком. Приметы, предчувствия… Вот и мне сейчас кажется, что эта трещина не удовлетворится одной жертвой.
Я оглянулся. Валери повязала на лицо шарф, оставив свободными только глаза. Она смотрела под ноги. Картавый шел за ней, опустив ствол автомата вниз и касаясь им снега.
Я как бы случайно сошел с тропы и побрел по целине. Картавый не обратил на это внимания и заглотил крючок. Мы шли параллельно старым следам, метрах в пяти от них. Еще сто, нет, пятьдесят шагов, и мне под ноги услужливо ляжет трещина, прикрытая тонкой снежной доской.
Я снова оглянулся. На этот раз Валери поймала мой взгляд. Я сделал идиотский жест, которым только можно было сообщить о желании какого-то тайного сговора – моргнул сначала одним, потом другим, потом обоими глазами. Валери заметила мои гримасы, хотя, разумеется, ничего не поняла. Но я не мог больше моргать – картавый поднял голову и посмотрел на меня.
Я замедлил ход, нарочно стал покачиваться из стороны в сторону. Картавый тотчас отреагировал:
– Ты там что, спирт лакаешь втихаря?