Серебряный век. Лирика (сборник)

Коллектив авторов

Памятник

Sume superbiam…

Horatius [2]

Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен. Кричите, буйствуйте, – его вам не свалить! Распад певучих слов в грядущем невозможен, – Я есмь и вечно должен быть. И станов всех бойцы, и люди разных вкусов, В каморке бедняка, и во дворце царя, Ликуя, назовут меня – Валерий Брюсов, О друге с дружбой говоря. В сады Украйны, в шум и яркий сон столицы, К преддверьям Индии, на берег Иртыша, – Повсюду долетят горящие страницы, В которых спит моя душа. За многих думал я, за всех знал муки страсти, Но станет ясно всем, что эта песнь – о них, И, у далеких грез в неодолимой власти, Прославят гордо каждый стих. И, в новых звуках, зов проникнет за пределы Печальной родины, и немец, и француз Покорно повторят мой стих осиротелый, Подарок благосклонных муз. Что слава наших

дней? – случайная забава! Что клевета друзей? – презрение хулам! Венчай мое чело, иных столетий Слава, Вводя меня в всемирный храм.

2

Возгордись… Гораций (лат.).

Сын Земли

Я – сын земли, дитя планеты малой, Затерянной в пространстве мировом, Под бременем веков давно усталой, Мечтающей бесплодно о ином. Я – сын земли, где дни и годы – кратки. Где сладостна зеленая весна, Где тягостны безумных душ загадки, Где сны любви баюкает луна. От протоплазмы до ихтиозавров, От дикаря, с оружьем из кремня, До гордых храмов, дремлющих меж лавров, От первого пророка до меня, – Мы были узники на шаре скромном, И сколько раз, в бессчетной смене лет, Упорный взор земли в просторе темном Следил с тоской движения планет! К тем сестрам нашей населенной суши, К тем дочерям единого отца Как много раз взносились наши души, Мечты поэта, думы мудреца! И, сын земли, единый из бессчетных, Я в бесконечное бросаю стих, – К тем существам, телесным иль бесплотным, Что мыслят, что живут в мирах иных. Не знаю, как мой зов достигнет цели, Не знаю, кто привет мой донесет, Но, если те любили и скорбели, Но, если те мечтали в свой черед И жадной мыслью погружались в тайны, Следя лучи, горящие вдали, – Они поймут мой голос неслучайный, Мой страстный вздох, домчавшийся с земли! Вы, властелины Марса иль Венеры, Вы, духи света иль, быть может, тьмы, – Вы, как и я, храните символ веры: Завет о том, что будем вместе мы! Май 1913

Предвещание

Быть может, суждено земле В последнем холоде застынуть; Всему живому – в мертвой мгле С безвольностью покорной сгинуть. Сначала в белый блеск снегов Земля невестой облачится; Туман, бесстрастен и суров, Над далью нив распространится; В мохнатых мантиях, леса – Прозрачных пальм, как стройных сосен, – Напрасно глядя в небеса, Ждать будут невозможных весен; Забыв утехи давних игр, Заснут в воде промерзшей рыбы, И ляжет, умирая, тигр На бело-ледяные глыбы… Потом иссякнет и вода, Свод неба станет ясно-синим, И солнце – малая звезда – Чуть заблестит нагим пустыням Пойдет последний человек (О, дети жалких поколений!) Искать последних, скудных рек, Последних жалостных растений И не найдет. В безумьи, он С подругой милой, с братом, с сыном, Тоской и жаждой опьянен, Заспорит о глотке едином. И все умрут, грызясь, в борьбе, Но глаз не выклюют им птицы. Земля, покорная судьбе, Помчит лишь трупы да гробницы. И только, может быть, огни, Зажженные в веках далеких, Все будут трепетать в тени, Как взоры городов стооких. 1913

Мы – скифы

Мы – те, об ком шептали в старину, С невольной дрожью, эллинские мифы: Народ, взлюбивший буйство и войну, Сыны Геракла и Эхидны, – скифы. Вкруг моря Черного, в пустых степях, Как демоны, мы облетали быстро, Являясь вдруг, чтоб сеять всюду страх: К верховьям Тигра иль к низовьям Истра. Мы ужасали дикой волей мир, Горя зловеще, там и здесь, зарницей: Пред нами Дарий отступил, и Кир Был скифской на пути смирен царицей. Что были мы? – Щит, нож, колчан, копье, Лук, стрелы, панцирь да коня удила! Блеск, звон, крик, смех, налеты, – всё бытие В разгуле бранном, в пире пьяном было! Лелеяли нас вьюги да мороз: Нас холод влек в метельный вихрь событий; Ножом вино рубили мы, волос Замерзших звякали льдяные нити! Наш верный друг, учитель мудрый наш, Вино ячменное живило силы: Мы мчались в бой под звоны медных чаш На поясе, и с ними шли в могилы. Дни битв, охот и буйственных пиров, Сменяясь, облик создавали жизни… Как было весело колоть рабов, Пред тем, как зажигать костер, на тризне! В курганах грузных, сидя на коне, Среди богатств, как завещали деды, Спят наши грозные цари: во сне Им грезятся пиры, бои, победы. Но, в стороне от очага присев, Порой, когда хмелели сладко гости, Наш юноша выделывал для дев Коней и львов из серебра и кости. Иль, окружив сурового жреца, Держа в руке высоко факел дымный, Мы, в пляске ярой, пели без конца Неистово-восторженные гимны! 1916

Освобожденная Россия

Освобожденная Россия, – Какие дивные слова! В них пробужденная стихия Народной гордости – жива! Как много раз в былые годы Мы различали властный зов: Зов обновленья и свободы, Стон вызов будущих веков! Они, пред нами стоя, грозно Нас вопрошали: «Долго ль ждать? Пройдут года, и будет поздно! На сроках есть своя печать. Пусть вам тяжелый жребий выпал: Вы ль отречетесь от него? По всем столетьям рок рассыпал Задачи, труд и торжество!» Кто, кто был глух на эти зовы? Кто, кто был слеп средь долгой тьмы? С восторгом первый гул суровый, – Обвала гул признали мы. То, десять лет назад, надлома Ужасный грохот пробежал… И вот теперь, под голос грома, Сорвался и летит обвал! И тем, кто в том работал, – слава! Недаром жертвы без числа Россия, в дни борьбы кровавой И в дни былого, принесла! Недаром сгибли сотни жизней На плахе, в тюрьмах и в снегах! Их смертный стон был гимн отчизне, Их подвиг оживет в веках! Как те, и наше поколенье Свой долг исполнило вполне. Блажен, въявь видевший мгновенья, Что прежде грезились во сне! Воплощены сны вековые Всех лучших, всех живых сердец: Преображенная Россия Свободной стала наконец! 1 марта 1917

России

В стозарном зареве пожара, Под ярый вопль вражды всемирной, В дыму неукрощенных бурь, – Твой облик реет властной чарой: Венец рубинный и сапфирный Превыше туч пронзил лазурь! Россия! в злые дни Батыя Кто, кто монгольскому потопу Возвел плотину, как не ты? Чья, в напряженной воле, выя, За плату рабств, спасла Европу От Чингисхановой пяты? Но из глухих глубин позора, Из тьмы бессменных унижений, Вдруг, ярким выкриком костра, – Не ты ль, с палящей сталью взора, Взнеслась к державности велений В дни революции Петра? И вновь, в час мировой расплаты, Дыша сквозь пушечные дула, Огня твоя хлебнула грудь, – Всех впереди, страна-вожатый, Над мраком факел ты взметнула, Народам озаряя путь. Что ж нам пред этой страшной силой? Где ты, кто смеет прекословить? Где ты, кто может ведать страх? Нам – лишь вершить, что ты решила, Нам – быть с тобой, нам – славословить Твое величие в веках! 1920

Смотреть в былое

Смотреть в былое, видеть все следы, Что в сушь песка вбивали караваны В стране без трав, без крыш и без воды, Сожженным ветром иль миражем пьяны; Припоминать, как выл, свистя, самум, Меня слепя, ломая грудь верблюду, И, все в огне, визжа сквозь душный шум, Кривлялись джинны, возникали всюду; Воссоздавать нежданный сон, оаз, Где веер пальм, где ключ с душой свирели, И где, во мгле, под вспышкой львиных глаз, Проснешься, когти ощущая в теле; Смотреть вперед и видеть вновь пески, Вновь путь в пустыне, где желтеют кости. Уже не кровь – года стучат в виски, И зной и смерть слились в последнем тосте. Но, сжав узду, упорно править ход, Где холм не взрезан скоком туарега, Опять, еще, где океан ревет, – В лед волн соленых ринуться с разбега! 17 января 1921

Михаил Кузмин (1873–1936)

«Где слог найду, чтоб описать прогулку…»

Где слог найду, чтоб описать прогулку, Шабли во льду, поджаренную булку И вишен спелых сладостный агат! Далек закат, и в море слышен гулко Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад. Твой нежный взор, лукавый и манящий, Как милый вздор комедии звенящей Иль Мариво капризное перо, Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящий Мне кружит ум, как «Свадьба Фигаро». Дух мелочей, прелестных и воздушных, Любви ночей, то нежащих, то душных, Веселой легкости бездумного житья! Ах, верен я, далек чудес послушных, Твоим цветам, веселая земля! 1906

«Когда я тебя в первый раз встретил…»

Когда я тебя в первый раз встретил, не помнит бедная память; утром ли то было, днем ли, вечером, или поздней ночью. Только помню бледноватые щеки, серые глаза под темными бровями и синий ворот у смуглой шеи, и кажется мне, что я видел это в раннем детстве, хотя и старше тебя я многим.

«Светлая горница – моя пещера…»

Светлая горница – моя пещера, Мысли – птицы ручные: журавли да аисты; Песни мои – веселые акафисты; Любовь – всегдашняя моя вера. Приходите ко мне, кто смутен, кто весел, Кто обрел, кто потерял кольцо обручальное, Чтобы бремя ваше, светлое и печальное, Я как одежу на гвоздик повесил. Над горем улыбнемся, над счастьем поплачем. Не трудно акафистов легких чтение. Само приходит отрадное излечение В комнате, озаренной солнцем не горячим. Высоко окошко над любовью и тлением, Страсть и печаль, как воск от огня, смягчаются. Новые дороги, всегда весенние, чаются, Простясь с тяжелым, темным томлением.