Серебряный волк, или Дознаватель
Шрифт:
Я иду впереди, сразу за герольдом, палачом и сэром Оливером. Иду и думаю: почему Лютый велел вести Карела вторым? Из желания унизить – или устрашить? Держись, Карел. Держись так, чтобы не тебя осудили сегодня люди – а твоего жестокого отца. Для этого немного надо: всего лишь принять суровый приговор с достоинством. Гляди, внимательно гляди – какие лица у тех, кто выбежал из домов, услыхав слова герольда.
«Приговорены к позору и посрамлению… да запомнится добрым подданным их вина и настигшая кара… и день сей станет днем их бесчестья…» – неужели ты веришь в эту чушь?!
Вслушайся: какое
Прошли набережную: Реньяна сморщена ветром, серая и стылая. Свернули к часовне Последней Ночи. Вышли на площадь – Королевского Правосудия, само собой. Да уж, правосудие в Таргале на высоте!
Строй гвардейцев оградил несколько шагов пустоты вокруг помоста с двумя столбами. Люди… много людей, но как тихо! Тебя любят в этом городе, Карел, – и не это ли еще одна причина яростной ненависти Лютого? Желания унизить тебя и растоптать?
Я бросаю взгляд на королевский балкон. Конечно! Стоит, водрузив широкие ладони на перила, устремясь вперед, словно желая вобрать в себя картину этого утра.
Нас, стоящих против его балкона.
Герольда на помосте, затянувшего сначала: «Сим объявляется…»
Палача.
«…Сергей!»
Толчок в спину, шепот: «Пошел!»
Влажные камни брусчатки… деревянный настил помоста… глаза палача и его цепкие пальцы на плече… развязывает руки… спиной к столбу… снова связывает на другой стороне столба, неприятно вывернув плечи… «палача поуверенней», вспоминаю я и думаю: о да, этот – уверенный!
«…Карел!»
Я могу видеть королевский балкон – краем глаза. Но я не вижу Карела… Щурясь, ловлю смутное отражение в кирасе ближнего гвардейца – он стоит так, что второй столб угадывается за моим плечом. Карела привязывают к балкону лицом. Я мог бы и не сомневаться!
«Да останутся в памяти людской отребьем без чести, да будут прокляты во веки веков! Ибо такова моя воля. Анри, король Таргалы».
Тишина погребает площадь. Сражение начато. Впереди долгий день.
Я смотрю на лица людей. Мрачные. Растерянные. Злые. Ты совершаешь большую ошибку, Анри, король Таргалы.
Осторожно шевелю плечами. Плохо. У нас такой приемчик называется «медленная дыба». Сейчас – вполне терпимо, но чем дольше так простоишь, тем хлеще скрутит, когда отвяжут. Что ж, будем радоваться, что дни уже идут на убыль… летом пришлось бы стоять так на час-другой больше.
Сэр Оливер прохаживается вдоль шеренги гвардейцев. Вроде бы смотрит за оцепление, на толпу; но в миг, когда, дойдя до края помоста, разворачивается, я встречаюсь с ним глазами. На другом развороте, верно, так же подбадривает Карела. Лицо капитана невозмутимо-спокойно – но я уверен, он заметил коварный приемчик и не забудет о нем.
А вот понимает ли Карел, что будет к вечеру с его плечами?…
Не думай пока об этом, Серый… У вас с Карелом впереди весь день. Лучше улыбнись – вдруг как раз сейчас Лютый смотрит на тебя?
…Летом было бы хуже: летом жарило бы солнце и хотелось бы пить, а сейчас – стынет и засыпает кровь под холодным ветром с реки, и времени совсем не чувствуешь. Оно остановилось, время. Его нет. Хотя солнце ползет по привычному пути, и тень моя стала короче и четче… да, вот
Вздох бежит по площади: ко мне подходит король. Надо же, спустился… ноги поразмять решил? Сыто щурится:
– Захотел и на тебя посмотреть, рожа.
Усмехаюсь:
– И как зрелище?
– Жалкое. Между прочим, мое предложение пока в силе.
– Это насчет места в с…
– Да, – обрывает король. – Ни ты, ни я не нуждаемся в повторении.
– Вам просто стыдно повторить это на людях, – подначиваю я.
– Еще слово в этом русле, и палач займется тобой прямо сейчас.
Я смеюсь. Хвала Господу, я еще могу смеяться! Неслышной тенью возникает рядом палач.
– Нет, – останавливает его король. – Вечером. Пусть все идет своим чередом. И посмотрим, кто посмеется последним.
Медленно тянется день… Уползает, прячется за спину тень, сменяется солнцем в лицо… ярким, но холодным осенним солнцем. Я смотрю поверх голов – на сверкающий между острыми крышами лоскут Реньяны. Я стараюсь подавить тревожное предчувствие. Пусть все идет как идет, своим чередом… день – вечер, мука неподвижности – палач и плети… пусть. Мы выдержим, а потом придет ночь…
Сэр Оливер все отматывает шаги вдоль помоста. Спросить бы – как там Карел? Ловлю взгляд капитана, он едва приметно опускает веки. Нормально. Улыбаюсь. Жалкое зрелище, сказал ты? Твои подданные, Лютый, думают иначе. Я чувствую. Их взгляды держат меня – надеюсь, Карела тоже. И теперь мы просто обязаны победить.
Солнце бьет в глаза, лоскут реки между крышами кажется расплавленным золотом. Холодок тревоги разгоняет застывшую кровь. Скоро. Ничего… зато день позади, изматывающий день с «медленной дыбой», стылым ветром, проклятым шрамом, который, конечно, прекратит чесаться, как только развяжут руки…
– Время, – кидает король с балкона. Облизываю пересохшие губы, сглатываю… рывок веревки – и руки виснут вдоль тела, и от боли в плечах пляшут перед глазами огненные искры… Цепкие пальцы палача хватают за плечо, разворачивают… На миг встречаюсь взглядом с Карелом. Его сводят с помоста… он бледен, но глядит гордо и прямо, и в уголках потрескавшихся губ играет презрительная усмешка. Он уже победил, и никакие плети не изменят результата, разве что добавят славы герою дня… Мои руки растягивают между двумя столбами – я только теперь замечаю, что у палача появился помощник, – лицом к королю, и Лютый скалится в злой ухмылке.
Я стискиваю зубы… гляди врагу в лицо и не отводи глаз!
Зло свист – удар – ийуй! – в глазах темнеет, но – гляди врагу в лицо и не отводи глаз… Удар – я усмехаюсь сквозь сжавшую зубы судорогу: не тебе меня ломать, Лютый!.. Удар – нет, я не опущу перед тобой взгляд! Плевать я на тебя хотел!.. УДАР – слитное «ох» проносится по площади, толкает в спину… нет, господа, я еще жив!.. УДАР! Я НЕ СДАМСЯ!!! УДАР! А, ты вскочил, вцепился в перила… Удар… наслаждаешься зрелищем? Ха, видел бы ты сейчас себя, король Таргалы… Удар… держись, держись, ты должен держаться, должен выдержать… Удар… НЕ ЭТОЙ СВОЛОЧИ ТЕБЯ ЛОМАТЬ, СЕРЫЙ! Удар… голоса за спиной… всё? Веревки перестают держать, и темные доски помоста предательски кидаются в лицо.