Сережик
Шрифт:
Оказавшись невольно катализатором, вызвавшим этот нескончаемый поток, я вовсе не собирался становиться еще и сточной канавой для него. После изнурительно жаркого дня у меня не было ни сил, ни желания возводить плотину из собственных слов. Я рассматривал двор за спиной Тронина и никак не мог прийти к окончательному решению: развернуться и уйти молча или же все-таки высказать перед этим Тронину свое мнение о нем?
Должно быть, Тронин заметил мой взгляд. Внезапно умолкнув, он посмотрел через плечо.
Двор перед домом был превращен в подобие строительной
— Процесс пошел, — прокомментировал весь этот хаос Тронин. — Материал уже завезли. На днях мужички-строители подъедут.
Из дома вышел младший Тронин и сразу же начал карабкаться на бревна.
— А ну уйди оттуда! — прикрикнул на него отец. — А тебе чего здесь надо?
Вопрос относился к Сережику, чья голова показалась над соседским забором.
Не удостоив Тронина ответом, Сережик забрался на забор и уселся, как на насесте, на верхней его перекладине.
— Вот же гад! Даже внимания не обращает! — выплюнул вместе со слюной Тронин. — Все время крутится возле моего дома, придурок!
— Зачем вы так…
Слабенькая фраза, произнесенная не для того, чтобы одернуть зарвавшегося хама, а только ради сохранения лица хотя бы в собственных глазах.
А существует ли в природе средство, которым можно пронять рядящегося под порядочного гражданина мерзавца, если, конечно, исключить радикальное, но отнюдь не всеми приемлемое — непосредственное физическое воздействие?
— Артур! — взмахом руки подозвал сына Тронин. — Угости-ка гостя конфеткой, которую мы для него приготовили.
Заговорщицки подмигнув, он протянул сыну конфету в блестящей импортной обертке. Дебиловато гыкнув, Артур схватил конфету, подбежал к тому месту, где сидел на заборе Сережик, и молча протянул ему угощение, зажатое, как пинцетом, двумя пальцами.
Сережик, сбитый с толку таким поворотом, удивленно посмотрел на Тронина, затем на меня и снова на мальчишку, стоящего перед ним с протянутой рукой.
— Бери! Ешь! — нетерпеливо дернув головой, потребовал Артур.
Сережик неуверенно потянулся к конфете, опасаясь, что в последний момент рука, протягивающая ее, отдернется в сторону. Но Артур ткнул конфету ему в ладонь и со всех ног побежал к отцу.
На мгновение все словно бы замерло. Сережик с удивлением и некоторой долей опаски рассматривал лежавшую у него на ладони незнакомую конфету. Тронин и уцепившийся за его штанину Артур выжидающе смотрели на Сережика. Я стоял, стараясь собрать вместе разбегающиеся в сторону мысли.
Зачем Сережик пришел сюда?.. Тронин, кажется, сказал: «Все время вертится здесь» — или что-то вроде этого… Чего хочет
Сережик достал зеленый, круглый, блестящий, как стеклянная бусина, леденец и кинул его в рот.
И в этот момент я заметил злорадный блеск в уголках глаз Тронина.
— Нет, Сережик! Не делай этого!
Мне показалось, что я услышал, как со скрипом и треском дробится стекло у Сережика на зубах.
Тронин восторженно хлопнул себя ладонью по бедру, при этом едва не заехав по уху сыну, и захохотал как ненормальный. Вторя ему, захихикал и Артур.
Сережик, склонив голову к коленям, отплевывался кровавой слюной. Выпрямившись, он широко раскрыл рот и стал пальцами очищать его от осколков, впившихся в десны, в язык и в нёбо. Увидев, что я бегу к нему, Сережик перепрыгнул через забор и скрылся в кустах.
К Тронину я возвращаться не стал — что я мог сказать ему об этой глупой и жестокой выходке? — а, обогнув штабель бревен, вышел на проселок.
Я чувствовал омерзение, так, словно неожиданно в темноте вляпался обеими руками во что-то мокрое, холодное и скользкое. Никаких мыслей, сознание сковано судорогой. Мне было страшно, хотя я и сам не мог объяснить почему. Было ясно одно — Тронин привез с собой в деревню то, от чего я искал здесь укрытия.
Дома баба Катя с беззлобным ворчанием: «И где только тебя носит? Третий раз грею!» — поставила на стол тарелку с гречневой кашей.
— Такая жара, что можно и холодной есть, — заметил я, берясь за ложку.
— Да уж, — согласилась баба Катя. — Жара такая, что все без огня кипит.
— А Сережик где? — спросил я.
— Да кто ж его знает, — чуть приподняла руки с колен баба Катя. — Забежал, сказал, что зуб болит, есть не будет. Рот еле открывал. Я давно ему говорю, съезди в райцентр, проверь зубы…
Поскольку Сережик ничего не сказал бабе Кате о случившемся, я тоже решил молчать. Поблагодарив хозяйку за ужин, я ушел к себе на терраску.
На улице стемнело. Я лег на диван, включил лампу у изголовья и, вооружившись авторучкой, стал просматривать свои рукописи, нещадно вычеркивая целые абзацы, которые еще вчера казались мне вполне удавшимися. За истекшие сутки подобранные слова, конечно же, не стали хуже, просто мне никак не удавалось сосредоточиться на тексте. Вместо страниц я видел перед собой то обезумевшие от ненависти и жажды мести глаза Тронина, то лицо Артура, для которого слова отца являлись высшим откровением, а поступки — примерами для подражания. Когда Артур подрастет, он либо превратится в точное подобие своего родителя, либо поймет, насколько ошибался, идеализируя образ Тронина-старшего, и тогда сын возненавидит отца.