Сергей Дурылин: Самостояние
Шрифт:
В Болшеве успокоилась душа Сергея Николаевича под тёплой материнской заботой Ирины Алексеевны. Здесь он сумел примирить в себе служение Богу (тайное) и служение искусству (явное).
Распорядок в доме, весь образ жизни были подчинены интересам Сергея Николаевича. Вставал он на рассвете, часа в четыре утра, пил чай и садился работать у себя в кабинете над очередной книгой, лекцией, докладом. Когда обитатели дома и гости просыпались, он выходил к ним и за общим завтраком развлекал весёлыми разговорами, интересными рассказами. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не приезжал к нему. С возвращением в Москву изменился круг знакомых. Из прежнего окружения «иных уж нет, а те далече», а некоторые перевоплотились в «новый антропологический тип» (выражение Н. Бердяева) и делали карьеру. Продолжает общаться с Т. А. Сидоровой (Буткевич), М. В. Нестеровым, М. К. Морозовой, С. А. Никитиным (епископом Стефаном), с С. И. Фуделем только письмами, так как тот в ссылке, с Б. Пастернаком, Р. Р. Фальком, Н. Н. Гусевым, Нерсесовыми, Гениевыми и ещё несколькими людьми из «доарестного» окружения. Теперь у него много друзей из актёрской среды, добрые отношения с учёными-филологами, людьми искусства.
Московская жизнь Дурылина так насыщена литературной, научной и педагогической
Болшевский период был самым плодотворным в творчестве Дурылина — более двухсот крупных публикаций, а ещё работы, которые писались в служебном порядке для Института истории искусств АН СССР, для Института истории АН СССР и остались в машинописном варианте, статьи в газетах, рецензии, а также то, что создавал для себя — «в стол». А сколько было «сердечно-отстоявшегося», «мыслительно-окрепшего» (выражения Дурылина), что хотел, но не решался доверить бумаге. Часть оставшихся в рукописях материалов об актёрах Дурылин надеялся увидеть на страницах «Театрального наследства», которое, он полагал, должно быть создано по типу «Литературного наследства». К сожалению, осталось неоконченным исследование «Пушкин и Грибоедов. „Борис Годунов“ и „Горе от ума“. К истории творческой взаимности». Сколько бесценного мог бы Дурылин поведать нам!
Дурылин продолжает серию фундаментальных исследований из истории литературных отношений России и Западной Европы, начатую работой «Русские писатели у Гёте в Веймаре»: «Александр Дюма-отец и Россия» (1937), где освещает отношения Дюма с Николаем 1 и его путешествие по России; «П. А. Вяземский и „Revue encyclop'edique“» (1937) — об утаённом сотрудничестве Вяземского с журналом Жюльена, друга Робеспьера; «Г-жа де Сталь и её русские отношения» (1939) — о скитаниях писательницы, изгнанной из Франции Наполеоном за политические взгляды, о её переписке с Александром I и отношениях с С. С. Уваровым, будущим президентом Академии наук. Тонкая интуиция исследователя, глубокое знание материала позволяют Дурылину строить своё повествование на фоне политической и общественной атмосферы, в которой жили его герои. В своих исследованиях Дурылин свободно перемещался из века в век, из одной страны в другую, от одного вида искусства к другому — всё составляло его профессиональный интерес, и знания были глубокими.
В эти годы выходят крупные работы по истории литературы и театра; а также монографии «Айра Олдридж» (1940), «Н. М. Радин» (1941), «П. М. Садовский» (1950), «Мария Николаевна Ермолова» (1953), «Мария Заньковецкая» (1955, на укр. яз.). В целом ряде работ — анализ различных сторон творчества Лермонтова, Пушкина, А. Н. Островского, М. Горького… На основе неизданных или малоизвестных материалов Дурылин вводит в биографии писателей новые факты и имена. Большое число книг и статей посвящено творчеству актёров Малого и Художественного театров (М. С. Щепкин, И. М. Москвин, В. И. Качалов, семья Садовских, Е. Д. Турчанинова, Артём, А. П. Ленский, Н. К. Яковлев и др.). Число словесных портретов и зарисовок только артистов приближается к восьмидесяти. Полгода длился «литературно-переговорный роман» [выражение Дурылина] с В. Н. Пашенной: он задавал вопросы, она отвечала. Ему нужно было понять стержень её непростого характера, прочувствовать пружины творческого мастерства. Прочитав книжку о себе, Варвара Николаевна Рыжова откликнулась: «…И что всего удивительнее, так это то, что если бы мне пришлось самой анализировать свою работу над ролями, то я не могла бы с такой точностью и так правильно описать, как это сделал Сергей Николаевич — ведь как будто он раскрыл, что было в мозгу и в моей душе — до того правильно он всё это описал» [430] .
430
Письма В. Н. Рыжовой к И. А. Комиссаровой // РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1813.
В 1945 году Дурылин подготовил для сценариста и режиссёра И. М. Анненского справочный материал к сценарию фильма «Княжна Мэри»: исторические справки, описание быта, характеристики действующих лиц.
Елена Наумовна Пенская, проанализировав библиографию печатных работ Дурылина в болшевский период, изумилась его работоспособности. «Примерный подсчёт монографий или капитальных трудов, — пишет она, — требующих фундаментальной проработки историко-культурной фактуры, даёт фантастические цифры, подтверждающие невероятную продуктивность С. Н. Дурылина: ежегодно выходили от одной до нескольких монографий. Простая библиографическая подборка свидетельствует о том, что в Болшеве бесперебойно действовала с 1936 по 1954 г. „фабрика мысли“, регулярно поставлявшая историко-театральную продукцию. (Средние показатели: в 1935 г. С. Н. Дурылин выпускает более 40 печатных трудов; в 1936 г. — более 50; в 1937 г. — более 60; в 1938 г. — более 100.)» [431] .
431
Пенская Е. Н. Автобиографическое начало в театральных штудиях С. Н. Дурылина. М.: Совпадение, 2013.
При всём обилии имён в списке работ Дурылина нет случайных. Он пишет о тех, кто, обладая талантом, был яркой личностью с твёрдым стержнем
432
Свиридов Г. В. Музыка как судьба. М.: Молодая гвардия, 2002 (Библиотека мемуаров). С. 126.
Занимала его и проблема творческой лаборатории писателя: «Как работал Лесков» (доклад, 1925), «По мастерской Островского» (1934), «Как работал Лермонтов» (1934).
Тонкого стилиста Дурылина заботила чистота русского языка. Ещё в 1909 году, записывая свои впечатления от посещения Ясной Поляны, Дурылин особо отметил «совесть языка» Толстого, не допускающую «ничего чуждого живой силе, мудрой глубине и светлой ясности исконной русской народной речи». В 1946 году он читал доклад «Слово о слове», где говорил о недопустимой засорённости речи многих публично выступающих и пишущих людей. Его возмущали искажения, штампы, неправильно произнесённые слова, неоправданное употребление иностранных слов… Дурылин в совершенстве владел искусством слова. Говорил, что русскому языку он учился у артистов Малого театра, игравших в пьесах Островского. Любовь к народным образным выражениям и словечкам он унаследовал от матери. Он любил «народно-яркую, ёмко-меткую, самоцветно-живую московскую речь» (выражения Дурылина). В его работах много свежих, незатёртых слов, иногда им самим образованных, например таких: жесточь, дружество, врагиня, домоседный, уединённик, выхватки, обвеснело, мыслительный затвор, небо вызвездило, книгу листую… То, что Дурылин написал о Лескове, в полной мере относится и к нему самому: «У Лескова, как языколюбца, есть особая стихия языка, радость, почти сладострастие языкотворчества» [433] . В. В. Разевиг сообщает Дурылину: «Вот тебе, любителю слов ископаемых, слово: унынливый, — один монах писал, объезжая разорённые татарами села, в XIV веке» [434] . Гениева отмечает умение Дурылина сгустить в одно слово мысль, вдруг всё озаряющую. Ирина Алексеевна вспоминала: «Сергей Николаевич говаривал: „Когда говорят Рыжова, Турчанинова, Яковлев, Лебедев — одно наслаждение слушать: подлинно московская речь, отточено каждое слово, каждый звук в слове. <…> А теперь слушаешь, точно каша во рту, так и хочется сказать: прожуй, а потом и говори“» [435] .
433
Дурылин Сергей. Николай Семёнович Лесков. Опыт характеристики и религиозного творчества. К 180-летию со дня рождения Н. С. Лескова // Москва. 2011. № 2.
434
Письмо В. В. Разевига С. Н. Дурылину от 25 января 1915 г. // РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 745.
435
Комиссарова И. А. Воспоминания о С. Н. Дурылине // Архив Г. Е. Померанцевой. Машинопись.
У Дурылина есть стихотворение «Московская речь», написанное в 1926 году:
И в холоде противоречий, Попав в мыслительный поток, Как не любить московской речи Неувядаемый цветок! Она — царевна Несмеяна В золотоверхом терему — Всегда улыбкой осияна И не даётся никому, Кто ход не знает к ней природный, Московский потаённый ход; Прилежный путник чужеродный Его и видя не найдёт. А он так прост: спроси просвирин, Не хочешь — Пушкина спроси, Не скажет ли Прокопий Сирин, Садовских, Фета допроси. Ключи в руках у Горбунова И у ребёнка с верным «а». Нет, к роднику живого слова Ведёт родная лишь тропа! [436]436
Стихотворение опубликовано в кн.: «Я никому так не пишу, как Вам…» С. 479.
«Каждая эпоха, очевидно, имеет свой язык — и свой словарь, — пишет Дурылин Марии Степановне Волошиной. — У Макса он очень богат, а не всем по плечу словесное богатство. <…> Недавно после беседы о Гоголе один юноша спросил меня: „А кто это был откупщик?“ Он не понимал целую фигуру у Гоголя. <…> Нет откупщиков — и, значит, непонятен целый образ у Гоголя. У Гоголя!» [437]
В 1947–1948 годах Дурылин был членом Правительственной комиссии по празднованию 125-летнего юбилея А. Н. Островского. В связи с этим юбилеем, кроме статей и докладов, подготовки к печати текстов пьес драматурга, вступительных статей к ним, Дурылин написал книгу «А. Н. Островский. Очерк жизни и творчества» (1949). В этих и других работах об Островском Дурылин устанавливает творческую и жизненную связь между литературной природой пьес и их воплощением на сцене, показывает, как требования театра, сцены отражались в самом творческом процессе работы драматурга над пьесами.
437
РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 325.