Сергей Дурылин: Самостояние
Шрифт:
В 1945 году Борис Пастернак, обращаясь к Дурылину с просьбой быть редактором и написать предисловие к книге его переводов Шекспира, а также статью о его стихах для «Литературной газеты» и объясняя, почему отзыв Дурылина будет для него «торжество и праздник», пишет: «Кто, кроме тебя, может с такой силой и правом судить о тексте в его собственном самостоятельном качестве, с его поэтической стороны и театральной. <…> Даже если ты выругаешь меня, столько интересного ты скажешь сверх расставленья баллов» [471] . Статью «Земной простор» Дурылин написал, но газета (которую Пастернак считал «полицейскими ведомостями») не взялась её печатать. Над Пастернаком начали сгущаться тучи, и то, что написал о нём Дурылин, газете было не нужно. А написал он среди прочего: «Никто никогда не мог продиктовать Пастернаку ни строчки — ни люди, ни события, ни идеи — всегда его стихи были свободным „вздохом-выдохом“ глубокого лирического волнения, охватившего всё существо поэта» [472] .
471
Две
472
Статья С. Н. Дурылина «Земной простор» опубликована М. А. Рашковской, с её вступительной статьёй и письмами Дурылина Б. Пастернаку, в журнале «Литературная учёба» (1988. № 6).
О начале работы над романом «Доктор Живаго» Пастернак известил Дурылина письмом 27 января 1946 года: «…в числе немногих, для кого я в данные дни пишу свою вещь, я пишу её для тебя». Первую часть романа Пастернак послал Дурылину в 1949 году, как и раньше посылал ему рукописи своих стихов, статей. Дурылин отозвался тепло: «Я давно не читал ничего, что так волновало и радовало бы, как эта книга. <…> Дух времени, воздух эпохи в нём правдиво верен былой действительности. <…> Буду ждать второй части» [473] . Пастернак воспринял этот отзыв как «благословение» на продолжение романа. Но Дурылину не довелось дожить до его завершения (Пастернак закончил роман в 1955 году).
473
Там же.
Отдавая себе отчёт в подспудности трудов о Леонтьеве, Розанове, Лескове, славянофилах (И. С. Аксакове, И. В. Киреевском, Ю. Ф. Самарине, А. С. Хомякове), Дурылин продолжает работать над ними, собирать о них материалы и систематизировать их. Покупает у Петра Петровича Перцова письма к нему В. В. Розанова, заплатив за них гораздо больше, чем предложило госучреждение. Заказывает ему воспоминания о Вл. Соловьёве и покупает их, так как Перцов живёт в нужде — пенсию ему не платят. Не только побуждает, но и всячески стимулирует Перцова писать, дописывать, переписывать и править его философское сочинение «Космономия» [474] , ведя с ним в письмах «философский диалог» и отдавая в перепечатку написанные и выправленные главы.
474
См. статью «П. П. Перцов: морфология недостроенной системы (1897–1947)» в кн.: Резниченко А. И. О смыслах имён. М: REGNUM, 2012. С. 255–299.
«Я очень люблю Перцова, — записывает Дурылин. — Он напоминает В. В-ча [Розанова]: такой же маленький, с бородёнкой рыженькой, седенький, прокуренный, и руки трясутся. Он читал о раннем символизме. <…> Прочёл два доклада, и так как не „научный сотрудник“, то ничего не заплатили. А есть нечего. Из имущества — только архив, где письма всего „русского символизма“ и 700 — Василия Васильевича [Розанова]! Но и это никому не нужно: за всё в Румянц[евском] Музее дают 200 р. — по гривеннику за письмо! Подал в КУБУ [475] просьбу о пенсии. Требуют на рассмотрение его „Историю искусств“ (рукопись). Он беспомощен. Недолго и ему докуривать свою папироску. Да и на табак — нету» [476] .
475
КУБУ — Комиссия по улучшению быта учёных.
476
Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 180–181. Запись 1926 года.
Дурылин придумывает благовидный предлог дать Перцову деньги, не обидев при этом: покупает у него часть книг, а также платит за якобы покупаемые книги, но сами книги оставляет у Перцова. По возможности старается протолкнуть в печать статьи Перцова, к хлопотам о назначении учёному пенсии подключает «нужных» людей. Поддерживает его морально. Помня слова отца Алексия Мечёва: «Никто не один, с нами Бог, мы только этого не чувствуем», Сергей Николаевич пишет Петру Петровичу в ответ на его жалобу об одиночестве: «Пока я жив, не хочу, чтобы Вы думали, что Вы — в пустоте. Мы с Вами последние из тех, кто жил мыслью и мечтою, идущей ещё от Хомякова и Киреевского, — и пока мы оба любим друг друга (а это есть и это будет) — ни Вы, старый друг, ни я, младший Ваш сверстник, не можем, не должны говорить, что „я — один в пустыне“. Да, в пустыне, но не один, а вдвоём — и даже втроём (я не отделяю себя от Ирины, а мои друзья — её друзья), а там, где трое собраны вместе любовью, Вы знаете. Кто обещал быть „посреди их“. <…>Мурка Вам кланяется». (Нарисована голова кошки Дурылина [477] .)
477
Письмо от 12 января 1943 г // РГАЛИ. Ф. 1796. Оп. 1. Ед. хр. 127.
Оказывать помощь, поддерживать людей в трудную минуту — это была органическая потребность Сергея Николаевича
А. П. Галкин в письме Дурылину с фронта просит прислать ему тёплые носки, приписав, что «посылку принимают до 5 кг». И носки, и посылка ему были высланы. А когда после ранения Галкина хотели отправить на лечение в Иркутск, что было бы для него смерти подобно, Сергей Николаевич и Ирина Алексеевна выхлопотали ему разрешение остаться в болшевском госпитале. «Надо было иметь достаточно духовного мужества, чтобы всё это сделать», — замечает Галкин в своей книге «Память сердца».
В письме сыну из усманьской ссылки (от 4 сентября 1951 года) С. И. Фудель пишет, что выйти из душевной болезни ему помогло письмо Сергея Николаевича. Болезнь была вызвана теми же обстоятельствами, что и у Дурылина в Томске: на работу Сергея Иосифовича не брали, даже ночным сторожем, страдал он от безденежья, холода, отсутствия сносного жилья. Он настоятельно рекомендует сыну побывать у Сергея Николаевича в Болшеве: «Знакомство с ним расширяет горизонт внутренней жизни, толкает на то, чтобы с такой же страстью и любовью погружаться в область своего знания» [478] . В августе того же года, рассказывая Дурылину о своём одиночестве и душевной тяжести, делает приписку: «…но как-то во сне Вы перекрестили мою голову, и мне стало легче» [479] .
478
Фудель С. И. Собрание сочинений. T. 1. С. 356, 367.
479
РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 869. Л. 7.
Друзья Дурылина часто привозят в Болшево своих детей для «полноценного общения» с Сергеем Николаевичем. Постоянным гостем дома был Саша Сабуров — сын ученика Дурылина Андрея Александровича Сабурова. Нередко здесь бывают Екатерина (Рина) и Зина (Зика) Нерсесовы с детьми. Внучка Елены Васильевны — Екатерина Юрьевна Гениева вспоминает, как в Болшеве отец Сергий Дурылин причащал её в крошечной комнатке, которая превращалась в молельную для его служб, а в дни приезда многочисленных посетителей принимала вид ванной комнаты. Сын Коли Чернышёва Сергей [480] в детстве часто и подолгу бывал в Болшеве. Однажды, заглянув за двойную занавеску на двери кабинета, увидел он антиминс (плат с зашитыми в нём частичками мощей святых, необходимый для совершения литургии). Дурылин остановил его словами: «Тебе это трогать нельзя, а мне можно».
480
Сергей Николаевич Чернышёв (р. 1936) — доктор геолого-минералогических наук, профессор, педагог, общественный деятель. За многолетнюю работу по восстановлению Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря и сохранению других церковных памятников награждён орденом Преподобного Сергия Радонежского III степени.
В Болшеве в 1951 году Сергей Николаевич собрал у себя своих друзей — бывших учеников. Для него и для них это был настоящий праздник. Приехали те, кто не был в это время в ссылке, а иных уж не было в живых. «Всех нас, людей во многом разных, — пишет Андрей Александрович Сабуров, — не имевших других точек соприкосновения между собой, объединила близость к нашему общему другу. <…> Он встретил нас не только как любящий друг, но и как отец и наставник. <…> Он как бы подводил итоги своим личным отношениям с близкими людьми, обращался ко всем вместе и к каждому в отдельности, и каждому уяснялось значение его собственной жизни, собственной деятельности» [481] .
481
Воспоминания А. А. Сабурова прочитаны на заседании, посвящённом памяти С. Н. Дурылина в секции литературы и искусства АН СССР 12 декабря 1955 г.// МДМД. MA. Фонд С. Н. Дурылина. КП-611/20.
В августе 1952 года Е. Д. Турчанинова из-за занятости не может выбраться в Болшево и посылает письмо: «Скучаю, положительно скучаю о Вас, об Ирине Алексеевне и о всём Вашем чудесном доме. Ирину Алексеевну люблю и уважаю всё больше и больше. Это Ваш ангел-хранитель. Какое внимание, забота, как она успевает всё делать! Да, настоящая русская женщина, и всегда в духе, как бы ни устала, она всегда держит себя в руках, а ей надо бы отдохнуть. Дай Бог ей здоровья. Как хорошо у Вас. Книги, рукописи создают какую-то особую атмосферу» [482] .
482
Сб.: Евдокия Дмитриевна Турчанинова на сцене и в жизни. Письма, статьи, воспоминания современников. К 150-летию Малого театра / Сост. В. Н. Торопова. М., 1974. С. 128.